ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ КАК ВРАГ

Кто более всего гоним в диких, архаичных обществах? Тот, кого принято именовать атеистом, человек рациональный, как минимум. Глубоко инфантильное, лубочно-христианское, псевдогуманистическое общество, коим является общество нынешней РФ-ии, в большинстве своем готово, кажется, ко всякому надругательству над собой, ко всякой деградации и мутации, но на дух не переносит лишь одно — его величество Здравый Смысл. Как только появляется некто, трезво оценивающий действительность, складывающий дважды два, расставляющий точки над i, определяющий адекватный ракурс, он тут же подвергается общественной обструкции.

ТЕКСТ ЧЕРЕЗ ПЫТКУ

Очевидно, что их представление обо мне извращено, и если они ценят во мне нечто, то определяют его термином, как правило, изумительным тем, что вряд ли возможно было бы подобрать иной термин, так убийственно исключающий, опровергающий, являющий собой полную противоположность ценимому нечто.

Итак, нечто уничтожено. Аплодисменты. Я не делала того, что казалось и хотелось другим. Я пыталась объяснить свое нечто. Но объяснения постигала та же участь. Мне не позволено иметь свое, ведь оно производилось для других, и оно стало другим других. Ко мне это не имеет никакого отношения.

Ко мне имеет отношение только боль, что остается после муки делания своего и насилия сознательного непонимания. Для себя мне нечто не нужно, я не умею им обладать иначе как в обладании других.

И еще. Если, допустим, смириться (хотя бы игрушечно) с неизбежностью дичайших трансформаций своего, концептуально оправдав этот процесс системой бесконечных симуляций, вплоть до стопроцентного и безоговорочного признания полного несоответствия себя своей сути, если тогда стать готовой к замене своего чужим, если даже сознательно желать этого, даже тогда остается чудовищное и непоправимое, а именно — страдание (нет, слишком легонькое словечко), скорее пытка бытия мной, которая не ждет конца и не ищет оправданий лишь оттого, что является такой пыткой, к которой неуместно подходить с позиции любых влияющих (просто любых!) категорий, потому как она вне их, потому как она пытка — самоценная и ограниченная в самой себе, и вот когда через такую пытку я произвожу нечто, я требую, чтоб это нечто оценивалось через пытку, потому как оно ценность имеет пыточную, и эта ценность на миллионы болей и миллионы самоуничтожений превосходит ценности литературные, социальные, человеческие.

Но никто никогда не оценит мое нечто через пытку, потому что никто не знает ее и не верит в нее. Потому я говорю вам — то, что я делаю, в сущности, такая ерунда, чушь, не стоящая внимания.

Только одно во мне гениально — деланье через пытку, я знаю это точно. Но если вы не знаете мою пытку, я умоляю вас не оценивать мое нечто, ведь в беспыточном всякое вечто возникает с такой легкостью, которой не препятствует обычное человеческое страдание, и когда за моим нечто вы подразумеваете обычное человеческое страдание, или даже великое страдание, тогда вы имеете перед собой только (!) мое вопиющее бездарное нечто. Я бы даже сказала ничто.

Если бы во мне было обычное человеческое страдание, я бы производила великое нечто с великой легкостью миллионы раз лучше производимого доселе, потому что тогда я имела бы все то, что уменьшало мой потенциал и мою ценность на миллионы болей и миллионы самоуничтожений, которыми я оплачивала возможность делания своего нечто через пытку.

ПСИХОФИЗИОЛОГИЯ ГНОЗИСА

Конечно, вначале было не слово. В начале была боль. Физиологическая констатация кошмарного бытия. Поэтому я не верю в человеческое знание, знание, не имеющее онтологической природы, не проистекающее самое из себя. Не верю я и в различные иерархии и посвящения. Кто не помнит ужаса рождения или же природы добытия, тот вряд ли может рассуждать о гнозисе и устройстве мира, ссылаясь на книги и авторитеты. Единственная прелесть академического знания — в структурировании информации, но не в самом знании. Иначе говоря — человек не может познать о мире сверх того, что знал.

ДЕТИ ИНДИГО. СИМУЛЯКРЫ И НЕ

Хорошо импринтингованные дети — дети, забывшие о добытии, но часто и не знавшие его вовсе, тем более, забывшие о травме рождения, почти начисто лишенные свойств, почти бессубъектные «члены общества» (а в ином качестве дети обществу не нужны!) — это часто носители штампованных банальностей — отсюда их высокопарные «под взрослых» рассуждения и такие же «под взрослых» стихи. Часто этих детей принимают за вундеркиндов, называют «индиго», но по сути, это уже пустые сущности, големы догвилей, вся их, кажущаяся полугениальностью высокопарность — не более чем невроз приспособленчества, вхождение в социум, игра сдающегося интеллекта.

Настоящие дети индиго никогда не соответствуют общественным вкусам, не проповедуют общую мораль, они скорей пугают публику, чем потакают ее интересам. Настоящие дети-индиго всегда бунтовщики, они против бытия как такового.

Подобный типаж неплохо отражен в фильме «Гадкие лебеди». Таких детей рано вычисляют и уничтожают (обезвреживают) в различных формах — от психиатрических и до. Ежели подобный ребенок выживает, не лишаясь своих свойств, не мутируя в «приемлемого общественного человека» он имеет большие шансы стать великим.

ДЫРА ХОХЛОМСКОГО НЕБЫТИЯ

Здешняя действительность становится все более вязкой, болотистой, изматывающей, пространство сжимается, словно шагреневая кожа, время — то и вовсе ускользнуло ошарашенной устрицей в чёрную дыру хохломского небытия.

В таком странном, сюрреалистически-депрессивном ритме некоторые явления словно бы исчезают насовсем, целые пласты реальности проваливаются в щели между мирами, утаскивая за собой и персонажей — где например Модные Люди, да и мода как таковая? Моды больше нет. Ведь нет создающей ее структуры — буржуазного покоя нет, нет и драйва современности, нет современности как таковой. Разве что мелькнёт где-то на перифирийном горизонте, завязанный в клетчатый шарфик как в удавку, как в предчувствии нищеты одинокий хипстер — неогоголевский этакий типаж...

ВЕНЕРА В МЕХАХ КАК НЕЛЮДЬ ПОД ШУБОЙ

Удивительно, не только софт-«гуманистические» психологи, но и весь социалистический (особенно отечественный) женопроп всерьез полагают и привычно утверждают, что доброжелательность, человекобразность и женственность (вариант — мужественность), мягкость и неагрессивная сексуальность (опять о вечно женском) — сулят в себе некий гешефт, тогда как дело обстоит ровно наоборот.

Люди (и здешние не исключение) тянутся к холодному, отстранённому, равнодушному. Отсюда вечная страсть салонных барышень к копированию профанных образов как то — Венера в Мехах (Она же Нелюдь под шубой) и пр., и пр. Это даже не страсть к плети, это даже не мазохизм, это отчаянное утверждение бессубъектности, данное вам в фетишизрованных жестах. Как говорил Денщик мой Ванька — «Мне надо, чтоб мне приказывали». Что ж, по крайней мере честно.

КОШМАРНЫЕ ПРИМЕТЫ

Ностальгия — нечто терпкое, вязкое, удушающее. Хруст насекомнаты в янтарном гробу, где ты — насекомое. Обманный лисий воротник памяти, превращающийся в петлю. Я никогда не имела ностальгии, ни в качестве салонной болезни, ни в качестве брутального опыта. И бежала чужой, как ипохондрик кашляющих старух. Ностальгия — к болезни. Вина — к нищете. Совесть — к дождю.

ЖЕСТЯНОЙ ИНФАНТИЛИЗМ

В «Жестяном барабане» главный герой в определённый момент, увидев «этих чудовищных взрослых» решает не расти. И действительно, перестает расти. Правильный выбор. Во всяком случае, более правильный, чем, к примеру, умереть и быть распятым. Мой Кот, судя по всему, сделал так же. Удивительно маленький Кот.

P.S. Ежели верить в силу слова и того, что принято именовать психофизиологией. Я то как писатель в стране победившей логократии в слово не верю. Во всяком случае — как в фактор воздействия на себя.

ГЛЯДЯ В МОНОКЛЬ НОЛЯ

Россия здесь-и-сейчас — место, опрокинутое даже не в прошлый век, а в какое-то вневременное запределье. Это не бездна, у которой «нету дна», но некая свернувшаяся липкой улиткой перспектива. Нечто сомкнутое, свернутое. Возможно, кошмарная подзорная труба, джоинт, монокль ноля. Смотря куда, констатируешь лишь прелестную, но скучную вечность человеческого падения. Это, конечно, время жалких, никаковых. Безликого шевеленья. Будто из людей вынуты сущности.

СОМНИТЕЛЬНЫЕ ПРИВИЛЕГИИ

Отстраненное существо часто определяют как депрессивное, при этом попрекая безволием и отсутствием желаний-мотиваций. Не понимая, что оно, таким образом, возможно на физическом уровне декларирует и осуществляет свою свободу. И правда, в этом мире не так много вещей из-за которых бы стоило пальцем пошевелить. Суета, выглядящая как витальность и глупость, завуалированная под любопытство — вот сомнительные признаки «здорового» бодрячка.