Поэт, куратор антологии «Уйти. Остаться. Жить» Борис Кутенков: «Наша задача – обращаться к именам и бережно работать с текстологическим наследием».

В преддверии выхода третьего тома антологии «Уйти. Остаться. Жить» мы пообщались с идейным вдохновителем и руководителем проекта Борисом Кутенковым о работе над проектом, этапах его становления и развития: от идеи до выхода книги и сопутствующей реализации в книжных, а также о третьем томе антологии, который должен выйти в 2021 году.

 

В одном из интервью Вы, Борис, сказали: «Важно не только помнить имена, но и понемногу корректировать историю литературы: поэты антологии «Уйти. Остаться. Жить» уже стали её частью». Выбор поэтов антологии – дело сугубо личное, субъективное. Чем диктуется выбор того или поэта для последующего включения в антологию?

Исключительно тем, как наша команда – Елена Семёнова, Николай Милешкин, я – понимает значимость поэта. Нас трое, это удобно: решение принимается, если двое голосуют «за». Не обходится без жарких споров, но это нормальная часть любого коллективного проекта. Лена – воплощение доброты и терпения, мы с Колей – авторитарные перфекционисты, поэтому нам всем вместе комфортно. Формальный признак – то, что героями проекта становятся авторы условно «молодые», – чем дальше, тем больше становится планкой, которая удерживает проект в определённых хронологических границах, но не является основополагающей. Ну, примерно, как Ольга Славникова ответила в 2015-м на мой вопрос: «Почему премия «Дебют» после повышения возрастной планки до 35-ти сохранила название?», что дело не в этом и что стоит относиться к названию премии как к бренду. И я рад, что в нашем случае так: вопрос о раннем уходе уступил место вопросу об уровне авторов или, если хотите, иерархии – и эта эволюция проекта, безусловно, служит интересам литературы. Но после подготовки собрания поэтов, ушедших в одно десятилетие, интересно взглянуть на них с точки зрения условного, но поколения – и это тоже немаловажный предмет литературоведческой рефлексии антологии «Уйти. Остаться. Жить». Во втором томе антологии эту задачу блестяще выполнила Марина Кудимова применительно к поэтам, ушедшим в позднесоветское время; надеемся, что готовящаяся сейчас книга не уступит в этом смысле.

Можете ли вы сказать про поэтов, вошедших в эти сборники, что для вас они все, без исключения – «живые люди»?

Конечно. В случае с Владимиром Полетаевым (1951 – 1970) вообще есть чувство не только литературоведческой, но и личной ответственности. Не хочу впадать в сентиментальность, но иногда кажется, что ведёшь его в посмертной жизни: заботясь о его издании, договариваясь о рецензиях… Возможно, тут сказывается моё желание пока ещё не реализованного отцовства – и не с одним Полетаевым. С кем-то, например, с Михаилом Фельдманом, такого родства не возникает – часто в силу недостаточности биографических сведений: всё-таки работа над книгой связана с образом человека, а не только поэта. Это, разумеется, не означает, что выбираешь поэта по человеческим критериям, но погружение в личность всё-таки очень значимо. А вот, например, с третьим героем нашей серии авторских сборников, Алексеем Сомовым (1976 – 2013), не хотелось бы дружить: судя по воспоминаниям, это был сложный и конфликтный человек. Так что я даже рад, что есть возможность просто восхищаться его текстами – без примеси всяких дополнительных отношений. И стараюсь абстрагироваться от навязчивого влияния репутации – а уж от тех, кто пытается убедить меня, что человек «многих обидел при жизни», поэтому, мол, не надо издавать книгу, шарахаюсь как чёрт от ладана. С подобными рассуждениями, пожалуйста, не ко мне.

Издание книг – дело недешевое. Как вам удается найти нужную сумму? Используете ли вы краудфандинговые площадки, вроде «Планета»? Как строится процесс работы?

Единого источника финансирования нет, с каждой книгой работа происходит индивидуальным образом. Скажем, первый том антологии «Уйти. Остаться. Жить» вышел благодаря краудфандинговым сборам на упомянутой Вами «Планете»; общественность активно подключилась, и это стало нехилым стимулом к выпуску книги. Примерно таким же образом удалось собрать средства на выпуск книги Владимира Полетаева «Прозрачный циферблат», ставшей первой в нашей книжной серии, – правда, тут помогли усилия Реммы Арштейн, хранительницы памяти и архива поэта. К этому моменту я успел немного подустать от самого процесса краудфандинга (подписание договоров, записывание видео, его размещение и прочее – всё это ужасно утомляет), и на следующую книгу показалось психологически проще заработать самому – таким макаром удалось выпустить книгу Михаила Фельдмана «Ещё одно имя Богу». Не скажу, что редактировать прозу (а попалась именно тогда жуткая графомания и капризный заказчик) было так уж легко, но, по крайней мере, привычно – и знал, для чего это делаешь и чем окупятся усилия. Небольшую часть денег выделил благотворительный фонд – тот же, который полностью проспонсировал выпуск второго тома «Уйти. Остаться. Жить» (двухтомник с красивыми цветными вкладками). Что же касается последнего по времени издания – «Грубей и небесней» Алексея Сомова – то здесь частично помогли удмуртские читатели, ждавшие его книгу, отчасти располагали обстоятельства.

Какие же?

Когда я начал составлять книгу, нагрянул всем известный карантин. Я сразу оказался «отрезан» от «эпицентра» жизни, окончательно переместившейся в Сеть, в силу своего нежелания выходить в Zoom. Не могу сказать, что эти месяцы стали для меня бесполезными, как любое уединение, но выброшенность на обочину публичного пространства я ощутил в полной мере. Это было и хорошо, и плохо. Плохо – по понятным причинам. Хорошо – потому что удалось многое перечитать (в том числе книги моего детства) и потому что в образовавшееся свободное время удавалось брать дополнительные подработки – не говоря уже о том, что экономить на отменившихся поездках, кафе, спортзале, – и таким образом скопить на издание книги. Думаю, в дальнейшем будем чередовать такие методы: заработки, краудфандинг и обращения к меценатам (правда, последние не балуют вниманием, но опыт показывает, что и без них нет ничего невозможного).

Хорошо, вот, книги после всех мытарств изданы. Как вы их дальше распространяете?

Некоммерческие книжные магазины – «Фаланстер», «Циолковский», «Ходасевич» – и те коммерческие («Библио-Глобус», Дом книги на Арбате), где налажена связь с дистрибьюторами. Многое раздариваем и отправляем за свой счёт: часть экземпляров отправляется наследникам, часть – дарится критикам. Могу прямо сказать, что в коммерческом смысле проект совершенно убыточный: приходится вкладывать часть собственных средств. Но – успех такого рода разрушил бы идеалистическую составляющую процесса и, не дай Бог, поставил это дело на коммерческую основу. Как когда-то сказал один из моих учителей с несколько мазохистским удовлетворением – которое сродни самооправданию – о выходе своего сборника тиражом в 200 экземпляров и его присутствии в одной лишь книжной лавке: «Полагаю, в таком существовании есть что-то совершенно безнадёжное. Элегическое». Мне как поэту очень понятны его слова; как культуртрегеру, разумеется, всегда хочется большего – не ради себя, ради внимания к тем героям, за которых мы, в общем, бьёмся. Надеемся, что ковидная ситуация канет в Лету и возобновятся наши активные презентации и поездки по стране – 2018-й и 2019-й были урожайными в этом смысле.

Таким образом, на коммерческий успех вы не рассчитываете… Это делается для души?

Да, более того, поступаем весьма непрагматично: сразу по выходе книги выкладываем её электронную версию в открытый доступ, на сайты журналов «Гостиная» и «Формаслов». Конечно, лёгкая возможность её скачивания не располагает к тому, чтобы покупать бумажную версию, однако ясно, что тираж и так разойдётся. А приток читателей – количество скачиваний – неплохая статистически верифицируемая возможность для того, чтобы вдохновляться в трудные минуты сомнений. Когда совсем накрывает тоска, смотрю на эти счётчики и думаю, что даже если половина из этих прекрасных анонимов (каждому ужасно благодарен!) прочитала список кораблей до середины, то всё не зря.

А как обстоит дело с получением разрешений на публикацию по авторскому праву? По авторскому законодательству ведь срок исключительного права на произведение закреплен за наследниками, в течении семидесяти лет, следующих с 1 января, за годом смерти автора…

Тут всё просто: наследники либо есть, либо нет; либо готовы к диалогу, либо нет; очень часто присутствуют формально, но равнодушны к публикациям поэта. Могу с гордостью сказать, что вокруг проекта сформировалась замечательная команда наследников, готовых помогать с правильными версиями текстов, дышащих буквально на каждую запятую. Пользуясь случаем, хочется сказать отдельное спасибо Вере Борисовне Поглазовой, Ксении Агалли, Любови Ширабовне Нимбуевой, Амарсане Улзытуеву, Ремме Арштейн, Асе Мутушевой и другим (перечисление всех было бы слишком длинным) – все они стали нашими, без преувеличения, друзьями, ценящими наш труд. Есть, разумеется, и другие – по разным причинам считающие, что их родственник не достоин присутствия в антологии с такими-то и, такими-то; были и намекавшие на то, что без гонорара публикация невозможна. В итоге тексты либо удаётся напечатать после долгих переговоров, либо, к громадному огорчению моему и коллег, всё же нет. Подобная работа вырабатывает способность к компромиссу, ой, вырабатывает. Мы сталкивались с разными случаями. Например, при подготовке первого тома нужно было буквально «спасти» публикацию одной из его лучших поэтесс – диалог с хранителем её наследия никак не складывался, становилось ясно, что мы имеем дело с душевно нездоровым человеком. Тут помог дипломатический талант Елены Семёновой, которая разумно посчитала, что в первую очередь важны интересы проекта. И вытянула ситуацию безупречным умением вести переговоры. В таких случаях всегда приходится сталкиваться с довольно непростой дилеммой: либо терпеть до той поры, до которой это возможно и не переходит в унижение; либо, когда уже переходит, прекращать диалог и с сожалением отказываться от публикации. Горько, что каждый такой случай – в общем, частный, – нарушает иерархическую картину, то есть сюжет соответствующей антологии. Без того или иного автора, по Платонову, «народ неполный».

Бывали и трогательные ситуации – скажем, в 2017-м году, начав съёмки фильма об одном из поэтов нашей антологии Сергее Королёве, мы с череповецкими коллегами, создателями фильма, приехали на его родину, в Бабаево Вологодской области, взять интервью у его матери и сестры. Те были приятно удивлены, что о Сергее ещё помнят и интересуются его наследием. А о рецензиях, вышедших на его книгу, и публикации в нашей антологии и подавно не знали.

Аналоги вашего проекта существуют где-нибудь за рубежом?

Насколько я знаю, нет, хотя с человеком, вдохновившим меня на создание первого тома антологии – Патриком Валохом, моим австрийским коллегой и другом, – мы познакомились именно благодаря его собиранию имён рано ушедших поэтов. В его случае это не было связано с институциональной деятельностью вроде организации чтений или издания книг, он просто заносил имена в файл. Но в процессе своей работы он наткнулся на наш старый сайт, давно засорённый вирусами, время от времени заходил на него и не видел обновлений. Потом, по его словам, пришёл в раздражение и написал мне именно с целью пополнить наш мемориальный запас. Таким образом завязалась большая и плодотворная дружба; несколько найденных Патриком имён стали частью книги.

Кстати, и Патрик, и другой наш коллега, поэт из Финляндии Алексей Ланцов, говорили мне – каждый применительно к литературной ситуации в своей стране – что у них такая книга мгновенно оказалась бы профинансирована на государственном уровне. Ответственность за неё стала бы частью общественного долга. Думаю, это отлично характеризует ситуацию в России, где за восемь лет нашей деятельности ни одна «большая» структура не заинтересовалась помощью нашему проекту. Конечно, это ситуация не из приятных, но преодолеваемая – и, как видим, успешно, хотя дополнительные вливания (речь, конечно, не о наших зарплатах) помогли бы большей раскрутке дела. Патрик, правда, прибавлял, что, несмотря на такое внимание к литературе со стороны австрийского государства, тамошний читатель бы не проявил интереса к книге – наш русский литературоцентризм уникален.

Что касается российских коллег – то существует сайт, посвящённый могилам ушедших поэтов (стихи разного уровня и разных веков, тут как раз превалирует некроромантическая составляющая), он был нам подспорьем при поисковой работе, пару интересных поэтов нашли там. Спасибо его создателю Сергею Колдашову (Двам Алу). Команда тех, кто нас поддерживает, так или иначе постоянно расширяется: скажем, безусловное обретение 2020 года для меня –дружба с поэтом Марком Перельманом, который не только стал корректором нашей антологии, но и постоянным сподвижником во всём, что касается «внутренней» стороны антологической рефлексии.

Сейчас вы работаете над третьим томом антологии, в который войдут стихи как известных поэтов, вроде Янки Дягилевой или Александра Сопровского, так и малоизвестных (Елена Рощина, Александр Рудницкий, Вадим Мухин, Артур Волошин и других). Он будет стандартным: по форме, по сути?

Да, по структуре стандартным – подборки, завершающиеся послесловиями. Но он интересен уже тем, что посвящён 90-м – времени, связанному с большими ожиданиями и с надеждами на создание новой литературы; с «новой» сегментацией литпроцесса – и в то же время с общностью, о которой столь интересно читать сейчас во всяческих воспоминаниях и стенограммах круглых столов… Советую обратиться к публикациям Людмилы Вязмитиновой, которая много внимания уделяет осмыслению этого времени – и тому, как оно повлияло на сегодняшний день. Поэтому безумно интересна каждая поэтическая судьба – не только в отдельном аспекте, но и в контексте времени с его нарушенными (чаще всего) ожиданиями. Перестройка, по мнению многих, была идеалистическим проектом внутри советского проекта: довольно быстро наступили прагматические времена с их бандитизмом и войной всех против всех. Казалось, что оковы тяжкие падут, разрушатся осколки «совка» и наступит новая, лучшая жизнь. Не наступила. Всё переменилось с развалом Союза довольно резко. Эта тема – предмет отдельной рефлексии, в том числе и в контексте антологии: как её герои, ранимые поэтические натуры, пережили это время, насколько болезненными оказались не оправдавшиеся надежды.

А сами герои третьего тома очень разные. К примеру, Янка Дягилева ассоциировалась с рок-средой и вопрос о её «текстовой легитимности» до сих пор остаётся спорным. Другие – например, яркий Макс Батурин из Томска, чью подборку мы составили только что, – на внешнем уровне продолжали традиции футуризма с его эпатажем, попытками что-то противопоставить окружающей косности, на внутреннем же это не мешало самобытной и, скажем так, трагикомической поэтике. Третьи – скажем, Игорь Буренин, чей отдельный сборник сейчас готовится в нашей книжной серии, – остались, по сути своей, продолжателями метареалистического двоемирия, но не получившими ровным счётом никакого отклика среды, и вписать их в контекст – сейчас задача литературоведов. Каждой из этих проблем (и многим другим) посвящена в книге отдельная статья, а в целом поколению (если по отношению к ушедшим в определённое десятилетие такое слово вообще употребимо) будет предпослан обобщающий текст.

Лично мне сборник «Они ушли. Они остались» напоминает серию передач Леонида Филатова об умерших актерах. Не было ли никогда критики в ваш адрес? Мол, чем вы занимаетесь, вам интересны только мертвые поэты. Что-нибудь в этом роде…

Да, есть, но, как говорится, не от большого ума. Слышать «вам интересны только мёртвые поэты» странно, так как каждый из нас занимается ещё несколькими проектами. Я работаю в «Учительской газете», веду критический проект «Полёт разборов» (для живых!), являюсь соредактором нескольких интернет-порталов – «Прочтение», Textura и «Формаслов»… Николай Милешкин ведёт литературный клуб (в свободное от службы охранником время), и мемориальный цикл – только часть его бескорыстной и многообразной работы. Елена Семёнова много лет работает в литературной газете «НГ Ex Libris», покупать которую для меня и для многих по четвергам давно стало доброй традицией… Но тот же Лев Оборин начинает свою рецензию на «Горьком» с известия о «шишках», которые свалились на создателей проекта: обвинения в некрофилии, пиаре и ещё Бог знает в чём (ага, как в анекдоте, «и часовню тоже я»). Спасибо ему, конечно, за эту честность. Но скажу прямо: то, что создателям такого проекта приходится постоянно так или иначе оправдываться за его существование, свидетельствует о глубоком нездоровье современного российского литпроцесса. Слава Богу, наше дело – не для литпроцесса (если иметь в виду вульгарное понимание этого слова как «актуальной литературы»): оно – для читателей и для истории литературы.

Упомянутый Леонид Филатов в интервью говорил: «Я всегда обходил кладбища, но с некоторых пор – вот когда начал делать программу – вдруг стал находить какой-то странный кайф в том, чтобы туда приходить. Особенно в дождь. Я брожу там один и прежнего ужаса не чувствую. Меня самого тогда это удивило. Я и сам понимаю, что общение со вдовами и разгребание архивов не способствуют здоровью. Но цикл делается, я его не брошу». С тех пор, как вы работаете над материалами архивов ушедших от нас поэтов, вас, как создателей, не посещало тоже чувство, что и Леонида Филатова?

Конечно, посещало, хотя я не то чтобы любитель гулять по кладбищам: манкирую при этом «подпроектом» Николая Милешкина – который снимает и выкладывает в Youtube чтения стихов на могилах наших героев. Хотя, конечно, здорово и что такие видео остаются, и что традиция навещать могилы (в данном случае поэтов, которых ты не знал, но которые успели стать тебе дорогими) жива. Что касается «не способствуют здоровью», то, знаете, отнятые силы – моральные и физические – сполна компенсируются, во-первых, в спортзале, а во-вторых, при получении очередного письма с простым: «Спасибо за то, что вы делаете» (или «сделали» для памяти конкретного поэта). Так что не стесняйтесь написать в личку – возможно, в данный момент я как раз собираюсь в сотый раз совершить наложение на себя рук, и ваше письмо поддержит и вытащит (смеется). И, конечно, «общение со вдовами» тоже бывает очень разным – об этом я уже сказал выше. Ну а что до «разгребания архивов» – то именно эта работа как раз и способствует душевному здоровью, а не отнимает его. Потому что знаешь, что делаешь это для вечности – ну и для современности, конечно, для той самой «корректировки истории литературы», о которой Вы (и я) сказали чуть выше.

Но вообще тот «странный кайф», по выражению Филатова, любому знаком – как и «нечувствование прежнего ужаса». С годами вырабатывается, скажем так, «врачебное» отношение к делу – каждая отдельная биография начинает меньше трогать, на первый план выходят составительские задачи. Тут важно сохранить в себе исследовательский азарт, тот первоначальный, даже детский интерес. Стараюсь избежать инерции как могу. Но потрясающие стихи всё равно захватывают. Особенно в этом смысле интересно работать с авторской книгой. Антология – так или иначе собрание разных поэтик (к тому же составляемое тремя людьми), здесь желание цельности, контекста способно затмить личное отношение к герою (хотя в идеале хорошо бы, чтобы иначе, но так не всегда получается). В случае же с составлением авторского сборника важна чисто эмоциональная сопричастность, чтобы не устать от продолжительной работы над одним поэтом – а следом ведь будет отдельная по продвижению книги. Хорошо бы, чтобы эта сопричастность (неизбежно связанная с близостью тебе, то есть, как ни крути, похожестью на твои стихи – от этого не уйти) разумно сопрягалась с ощущением места поэта в поэтической иерархии. И с чувством, что это место поэт ещё должен занять благодаря твоим усилиям. Идеальный пример в этом смысле – уже упомянутый Алексей Сомов, чья книга только что вышла в рамках нашей книжной серии. Здесь сходятся три названные мной составляющие – во-первых, вчуже понимаемая подлинность; во-вторых, избирательное сродство и знание, что это «поэзия as it is»; в-третьих, подзабытость, которую никто, кроме нас, не собирается исправлять.

Когда третий том выйдет?

Осторожно надеемся завершить его к весне 2021-го. Но работа в Ленинской библиотеке продолжается, и не исключено, что свалится новая гениальная подборка совершенно забытого автора; ещё нескольких поэтов надо отсмотреть. Томом, кстати, впервые заинтересовалось крупное издательство с хорошей репутацией; надеемся продолжать сотрудничество, это в каком-то смысле победа проекта. Другие победы 2020-го года – что у нас появились две постоянные рубрики: на сайтах «Pechorin.net» и «Современная литература» – мои добрые коллеги, литературоведы Елена Мордовина и Ростислав Русаков, и наша боевая подруга и сподвижница, одна из организаторов антологии, Елена Семёнова, пишут предисловия к подборкам наших героев, и всё это выходит несколько раз в месяц. Большое спасибо кураторам сайтов – Алексею Небыкову, Ивану Купреянову и Дмитрию Кравчуку.

Уже есть планы в отношении следующего тома? Если да, то каким вы хотели бы его видеть?

По большому счёту, никаким: лучше бы его не было – в контексте нашей деятельности, думаю, эти слова в пояснениях не нуждаются. Но вообще будем продолжать «работу с десятилетиями»: том, посвящённый ушедшим в 2000-е и далее по списку. Уже есть два кандидата на включение в «Уйти. Остаться. Жить» из ушедших в 2020-м: один из них – мой друг, учитель Вячеслав Памурзин, чья подборка была первой из поэтов-современников, прочитанных в Литинституте, на первом курсе, – и во многом побудила меня, тогда совсем зелёного пацана, заниматься этим безнадёжным делом.

Расставайся, не расставайся –

Не раскаешься ни о ком.

Лишь цветы в азиатской вазе

Задыхаются табаком.

Этот жуткий букет магнолий,

Предназначенный «той одной»,

Не подаренный ни одной и –

«Не разлуки тому виной…»

Это годы твои грехами

Прожигания и простуд.

Это ты – неживой гербарий.

А цветы до сих пор цветут.

(Вячеслав Памурзин).

Другая – совершенно неизвестная поэтесса Олеся Рудневская (1990 – 2020), никогда и нигде не публиковавшаяся. Её стихи недавно прислала мне её подруга, и сейчас я пишу предисловие к её подборке на «Формаслове». В стихах – завораживающие мотивы смерти (это к Вашему вопросу о теме у наших героев).

Своей луговой жене и небесной матери

Он читал свои мантры

И целовал ей грудь.

Он пускал свои корни в эту дурную почву –

Бездетную и безмужнюю,

Гладил по бесплодному животу

И думал о будущих нерожденьях

И руки в вплетая в косу хотел с ней стать

Одним деревом.

Однако, повторюсь, коллекционирование тут неуместно – приходится исходить только из неизбежного течения обстоятельств. Так или иначе фактор смерти никто не отменяет, были и будут ушедшие, и наша задача – обращаться к именам и бережно работать с текстологическим наследием. Впереди для этого – вся жизнь.

Беседовал Артем Комаров

Фото Елизаветы Трофимовой