Художник Яна Масловская: «Искусство - это огромное удовольствие…»
Яна Масловская – художник, работающий в стиле поп-арта. Ее работы в хорошем смысле слова заводят, от нее ждешь постоянной динамики, накала страстей, визуальных провокаций. Кроме того, она человек, с интересной, яркой, насыщенной судьбой. Об искусстве, гламуре, сексе, кинематографе, совместных проектах с Алиной Витухновской, о текущем состоянии арт-индустрии, читайте в интервью нашему журналу.
– Яна, что такое искусство для Вас, лично?
– Для меня это огромное удовольствие. Удовольствие от жизни, от мыслительных процессов, от общения с интересными и талантливыми людьми.
Я не то, чтобы artist, я, я, скорее, так, как подписана в своем инстаграме – artist ka. Потому, что помимо рисунка, помимо живописи, для меня очень важно делать очень красивые и интересные презентации. Я из всего пытаюсь сделать шоу.
– Каким вы видите современное арт-искусство?
– Артем, его практически, к сожалению, не существует на территории нашей прекрасной Родины. И это несмотря на то, что есть очень много талантливых людей, но они все вне тусовки, они все живут онлайн. И, конечно, у меня была идея устроить огромный фестиваль, который назвать «Художники оффлайн», и привезти всех, кто живет в Инстаграм на этот фестиваль, в ту же Москву. Таких как я, например.
– А как вы сами определяете направление, в котором вы работаете?
– «Экспрессивный реализм», наверное, с элементами поп-арта.
– В такой технике, в которой вы пишете, пишет писатель и художник – Александр Снегирев. Вы знаете его?
– Да, я знаю его. Но, вообще, я, наверно, по природе своей имитатор. То есть, если мне нужно нарисовать работу в реалистической манере, то я ее сделаю. Если нужно нарисовать черный квадрат, я тоже это смогу. В плане собственного стиля я очень пластична. Все время над ним работаю. Я очень хочу, чтобы техника была как у Леонардо да Винчи, а подача – как у Дали. Это мои учителя (смеется). У Дали я еще учусь пиару, самопиару.
– Да, это очень важно в XXI веке. Наша общая знакомая – Алина Витухновская, подтвердила бы эти слова…
– Я счастлива, что я живу в эпоху Алины Витухновской. Это гениальный человек. И мне посчастливилось общаться и работать с ней. Наш проект – «Два манекена» сейчас в таком, несколько зачаточном состоянии. Мы недавно списывались с ней и будем снимать, снимать, снимать видеосюжеты дальше… Алина не просто поэт и политик, это – пророк. Я думаю, что для России – это действительно счастье, что она живет с нами в одной стране, рядом.
– Как вы думаете, в перспективе ближайших 20-30 лет, такие люди, как Алина Витухновская – честные, достойные, займут свое истинное положение в политике и обществе?
– Сердце кричит мне: «Да, конечно», а разум говорит, что «нет, этого не будет никогда». Притом, нигде…
– Во всем мире…
– Да, человечество себя исчерпало. К сожалению, или к счастью, ли, это факт, я стараюсь смотреть на это беспристрастно. Если начинаешь углубляться, неволей начинаешь сожалеть – на то были все шансы.
– Да, «лучше поклоняться данности».
– Вот, кстати, да. Формула Бродского верна всегда.
– Так, как вы фотографировали Алину, ее не фотографировал никто. Это сделано абсолютно мастерски. Что в вашей жизни значит фотография?
– Фотография – это для меня инструмент рассказать то, что я вижу, и рассказать о себе, и о тех людях, которые мне нравятся. Я смотрю на человека, и понимаю, как надо подать, высветить внутреннюю суть человека. Я мыслю кадрами, как в кино. Опять же с Алиной хотелось бы сделать один проект, который у меня родился в голове – это дива 30-х. Мне кажется, хорошая фотосессия у нас получится. И это, наверное, уже не за горами.
– Как вы с ней познакомились?
– Я ее случайно увидела у себя в ленте на Фейсбуке. Какие-то ее стихи. Я очень люблю Маяковского. Знаю, ценю. Это абсолютно мой поэт. И вдруг я вижу, что здесь владение словом и стилистика не то, чтобы похожи, но уровень мастерства на одной линии. Я вернулась, перечитала еще, стала смотреть кто такая Алина, подписалась на нее. Она отреагировала на мои работы, не на все, правда, но были те, под которыми она написала: «Здорово!» и вскоре мы договорились встретиться. Мы встретились, и мне все стало понятно. Она совершенно замечательный человек, настоящий лидер, прирожденный политик. И мне так хорошо от этого. Я не люблю хамов, я не люблю выскочек. Когда вокруг все гремит и сверкает, быстро от этого устаешь. Хочется опять спрятаться и уйти к своим краскам, и уже не выходить оттуда. И мы стали общаться с Алиной. Она узнала обо мне больше, чем кто-либо другой, я узнала о ней. Нам было интересно обеим. И мы решили делать общие проекты. Что нас еще роднит? Она абсолютная единица, она вне течения, она против течения, как и я вне тусовки художественной. Там ведь насмерть стоят либо ты должен платить (улыбается). Платишь за стенд, выставляешь свои полотна. Все это настолько банально! Это как-то мимо меня проходит, все эти рыночные отношения современной России.
– А как вы работали над иллюстрацией к книге Алины «Цивилизация хаоса», которая в скором времени должна выйти?
– Да, книга вот-вот должна выйти. Будет презентация. Вообще, работа называлась – «No name». То есть, человек – вещь. Субъект, например, говорит: «Если бы я хотела быть вещью, я была бы мерседесом» и идет полная визуализация образа. Эта работа была написана до встречи с Алиной, и она сейчас хранится в частной коллекции одного небезызвестного человека.
– Вы просто познакомили Алину с этой работой, и она ей понравилась?
– Мы выбирали, мы думали, и мы остановились на этой работе. У Алины есть стихотворение великолепное – «Питаясь листьями коки». Сейчас в процессе создания огромное полотно. Это очень сложное произведение.
– Что можете сказать про это стихотворение?
– Она написала это стихотворение еще в тюрьме. В наших судьбах многое переплетается. Такое бывает (улыбается). Вообще, я люблю легкость и поп-культура, я считаю, это прекрасное явление. Поп-культура – это как прекрасная таблетка, антидепрессант. Я считаю, что она должна быть и ее надо развивать, но не доводить до дури, разумеется (улыбается).
– Давайте с вами поговорим о гламуре. Яна, в чем, для вас, феномен гламура?
– А вы знаете, Артем, что такое glam в переводе с английского? Блеск, блестящий. Это слово в России носит такой немножко негативный оттенок. Быть блестящей, это необязательно сверкать. Можно сверкать умом, образованием, талантом. Так, что гламур – это блеск, блеск самого лучшего, что есть в человеке.
– А гламур и красота – это одно и тоже, в вашем понимании?
– Нет, в моем понимании это могут быть совершенно разные вещи. Что такое красота? Красота в отношениях, красота в человеке. Я не совсем понимаю, о какой красоте идет речь? Красота ведь многогранна…
– О красоте внешности. То есть, то, что бросается в глаза, в первую очередь.
– Это только взгляд. Это блеск глаз и это ум. Вот красота это и есть – ум.
– В вашем творчестве есть доля протеста?
– Я, вообще, сама один сплошной протест. И в моем творчестве, в первую очередь. Я пытаюсь ломать стереотипы. Меня можно любить, либо ненавидеть – середины не дано. И в этом и есть определенный протест.
– А к рискам в творчестве как вы относитесь?
– Риски – это мое. Я не боюсь порицания, и я не боюсь, когда меня воспринимают как такого Моргенштерна в живописи.
– Ну, вы совсем далеки от него…
– (улыбается) Хотя многое мне нравится в его творчестве. Я честно в этом могу признаться.
– Я понимаю, о чем вы говорите. Они молодые. Они родились еще в свободной стране. «Не поротое поколение», - говорят про таких.
– Да. В них есть еще дух свободы. Мне от них повеяло 90-ми в хорошем смысле, вот этой свободой! Риск – это хорошо. Это не скучно (улыбается).
– Риск хорош только, когда он оправдан, или в любом случае? То есть, не рискуя, ты рискуешь проиграть?
– Я не боюсь проиграть, потому что я вне игры. Я не хочу не выиграть, не проиграть.
– Вы сами по себе…
– Да, я сама по себе. Я ничем не рискую. Я пытаюсь просто пользоваться разумом в своем творчестве. Есть импульс, есть идея, у меня есть инструменты и я понимаю, как сделать так, чтобы человеку понравилось. В этом смысле, мне хочется немножечко руководить процессом. Я руководствуюсь мыслью, прежде всего, а не эмоциями. Я сначала продумываю все до детали, а уже потом приступаю к оформлению произведения на бумаге.
– В вашей профессиональной сфере очень высока конкуренция, а гениев очень мало. Вы чувствуете эту конкуренцию на себе или настолько вне игры, что занимаетесь своим делом, и все?
– Да, я занимаюсь своим делом, но есть такая хорошая фраза: «Картина стоит ровно столько, сколько готовы за нее заплатить». Я вне конкуренции. Честно сказать, мне кажется, мой талант уровня Модильяни (улыбается). Возможно, моя жизнь не так трагична, потому, что я жизнерадостный человек, конечно же. Я получаю удовольствие от проживания жизни, от каждой минуты. Вы говорите про конкуренцию, но в чем? Я не понимаю. Кто конкурент? У каждого своя дорога. У меня – моя, я иду по ней, и я ни с кем не конкурирую.
– Всегда, наверное, если ты не бездарность и не «серая мышка», находятся завистники, те же самые – конкуренты.
– Ой, меня люто ненавидят. Особенно, почему-то, коллеги – мужчины. Иногда работа нравится, все хорошо, они интересуется: «А чья эта работа?». И здесь начинается какая-то несостыковка.
– Вот-вот…
– Потому, что внешне такая женщина, думают они, должна пребывать в свете, сверкать бриллиантами и, наверное, ее должны интересовать породы собачек маленьких… И начинается диссонанс, отсюда – неприятие, а потом – агрессия. Когда мне говорят: «Единственное твое достоинство – это фигура». Ну, это смешно (улыбается). Человек человеку – волк, проще говоря.
– Ну, инстинкт людоедства в людях всегда был. Одним из первых это подметил в советской России художник Олег Целков, который посвятил серию картин людоедству…
– Когда-то у нас была совместная выставка с художницей – Людмилой Реммер. Эту выставку очень рекламировали на «Эхо Москвы», а я там была как бы на разогреве. Потому, что у меня были работы эротического содержания.
– В стиле ню?
– Nude, да. Прямо эротика. Я понимала, что королева вечера – не я, я на разогреве, но никакой конкуренции не было. Были люди, которые шли к моим полотнам, их туда манило. А были люди, которые отворачивались, и говорили: «Как можно это сочетать? Что это такое?».
– Яна, а вы социопат, вообще?
– Я не знаю, я какой-то пат, а какой – не понимаю (смеется). У меня случаются рисовальные запои и меня можно на полгода не вытаскивать из квартиры. Я отвлекаюсь только на своего сына.
– А сколько вы уже занимаетесь творчеством?
– С 4-х лет.
– С 4-х лет?! Ого! Вот это срок!
– Да, я всю жизнь этим занималась. Иногда меня уводило то в телевидение, то еще в какие-то другие дебри. Но я поняла, что я счастлива, когда я, мои мысли и холст. В триединстве, которое бывает у художника.
– А у вас есть какая-то художественная школа? Что-то заканчивали или вы – самоучка?
– Я училась в академии художеств имени Репина в Питере, но я ее не закончила. Классическая живопись, искусство – было мое направление.
– А почему не закончили?
– Стало скучно, неинтересно рисовать все время череп. Я, когда рисовала череп представляла себе кадры, как в кино. Вот, большая аудитория, все студенты рисуют черепа, камера поворачивается и на экране видно, что каждый рисует свой собственный череп. То есть, только тогда появлялся некий драйв. Я добавляла живости, красок, в скучный, серый, обычный урок.
– А сколько курсов вы проучились там?
– Два курса.
– Из пяти? Тогда же был специалитет, да?
– Конечно. Потом меня жизнь побросала по миру. Я отучилась в Британской школе дизайна. Школа там, конечно, превосходила отечественную во много раз. Там как-то люди… деликатнее, что ли. Не такие злые. Не такие вредные. Там ценят результат твоего труда. А это очень важно.
– Вы говорите про Запад, ну, так там культура в крови: сколько поколений выросло свободных людей, при нормальном строе, где уважаются права и свободы человека. Мне кажется, это – само собой.
– К сожалению, я продаю свои работы людям, которые живут вне России, в основной своей массе.
– Это – эмигранты или коренные?
– Нет, коренные. С эмигрантами очень редко я имею дело.
– И что помогает? Инстаграм?
– Инстаграм, фейсбук. И я знаю миллион галерей, площадок, на которых я зарегистрирована, где я время от времени выставляю свои работы. И Запад меня любит, покупает мои работы.
– Вы написали, что делаете сейчас ночной клуб. Это шутка или правда?
– Нет, это правда. В Петербурге. Вот, сделаю, и приглашу туда всех. Вот это и будет выход в свет (смеется).
– Скажите, пожалуйста. Вот вы занимаетесь творчеством, ведете активную общественную жизнь. Есть такое понятие – «светская львица». Оно применимо к вам?
– Нет, абсолютно неприменимо. Что значит – «свет»? В России его нет. Иногда, когда мне приходится бывать в Европе, где живут мои клиенты, которые и представляют собой настоящий европейский «свет». Это дамы, это господа, это действительно – «свет», но не полусвет, как у нас.
– Джазмен – Алексей Козлов говорит, что, когда он играет на саксофоне и ловит внутренний дзен, это подобно оргазму в сексе. Для художника – это тоже самое?
– Я продаю эмоции, но не секс. Для меня это процесс эмоциональный и он не похож на то, что можно испытывать с близким человеком, с партнером в интимном плане. Для меня это разные вещи.
– Яна, к вам два провокационных вопроса…
– Давайте. Я люблю провокации, охотно на них ведусь, сама люблю провоцировать… (смеется)
– Вот смотрите, Яна, если бы вы были Президентом, вы бы наркотики легализовали?
– Нет.
– А проституцию?
– Тоже нет.
– Это неприемлемо.
– Для чего?
– Для нашего общества. Как, например, в Амстердаме. Там все это есть, процветает пышным цветом и государством никак не запрещено.
– Да, у нас это не сработает. Мы без тормозов. Будет запущен механизм страшного падения.
– Ну, да, вспомним хотя бы переломный момент – 90-е, когда механизм падения был запущен. Как это говорили: «Ребенка выплеснули вместе с водой из ванночки». Или как у Астафьева: «Ребенок играл с лезвием, и порезался».
– Да. Но время было веселое, другое. Я очень люблю его вспоминать. Алина Витухновская в беседе со мной как-то пошутила: «Какую страну мы потеряли!». Было же весело. (смеется).
Сейчас мы живем в каком-то мире постмодерна, глобального помешательства, где все один-сплошной шоу-бизнес. К этому всему добавился коронавирус, все эти маски, вакцины. Мир окончательно сошел с ума и идеала нет и близко.
– Хорошо, Яна. Спрошу так: если бы вы были Президентом, какие бы пункты своей программы ты реализовала бы, в первую очередь?
– Ну, политик у нас это – Алина. Но раз вы спрашиваете, то давайте пофантазируем (улыбается). Я бы отменила цензуру в любой форме. Времена абсолютной гласности – это счастливые времена, они нужны людям, как воздух. Те деньги, которые выделяет сейчас государство на оборону, я направила бы на образование, культуру и медицину. С медициной сейчас полный швах, нужно сделать так, чтобы это была бесплатная медицина, но качественная, к которой бы имелся доступ абсолютно всех. Я согласна с Алиной, с ее предвыборной программой, нам требуется принятие безусловного основного дохода. Нужно ядерное разоружение, десоветизация, евроинтеграция. Так, что я голосую за эти политические лозунги Алины обеими руками!
– А давайте вас обеих в бюллетень внесем, а я пойду помощником аж сразу двух кандидатов в Президенты. Окей?
– Да-да, вся власть поэтам и художникам… (смеется)
– Давайте поговорим про кинематограф. Какие режиссеры - ваши любимчики так, по гамбургскому счету?
– Висконти, Антониони, Кубрик. Я также люблю нашего раннего Михалкова, честно признаюсь. Тарковский (отдельно отмечу «Андрея Рублева»). Феллини, но не все. Шведский кинематограф современный очень интересный. Например, мне очень понравился фильм «Голубь сидел на ветке, размышляя о бытии» (режиссер Рой Андеррсон). Он сделан с таким юмором, с такой самоиронией! В нем есть что-то такое, чеховское. Я, вообще, киноман. Я люблю кино: большое, хорошее, интересное. Люблю сериалы разные смотреть. Из любимых – сериал «Табу», «Острые козырьки» и др. Современное российское кино я перестала отслеживать.
Мне кажется, у нас мало стоящих фильмов. Опять же, у нас, столько талантливых, столько самобытных актеров, но доступ к ресурсу имеют единицы. И не пробить ни с какой стороны, у всех есть жены и дети, любовницы… Ну, кто у нас сейчас хорош из режиссеров?
– Пожалуй, Андрей Кончаловский, Юрий Быков, Андрей Звягинцев, Александр Сокуров, Кирилл Серебренников…
– Да, есть такие, но они, скорее, исключения из правил.
– Что для вас – кино?
– Для меня кино – это не размышление, это не философствование. Для меня кино – это хороший, добротный сценарий, качественно прописанная история. История, в хорошем фильме, рассказывается даже не словами, а картинкой – ты можешь не слушать слова, а по картинке ты все сама понимаешь. То есть, для меня хорошее кино и литература – это немного разные вещи…
– Тарковского, как мне кажется, не понять без слов. Это настолько глубокий смысл, что судьба героев требует проживания, соприкосновения их линий жизни со своею собственной. И неоднократное возвращение к этим фильмам.
– Артем, вот с Тарковским согласна, он вне моей концепции восприятия кинематографа. Какая-то особая, очень личная история. И, кстати, я посмотрела «Андрея Рублева» лет в 14, когда ты ищешь ответы на многие свои вопросы и, наверное, неделю назад я вернулась, и ощутила, что уже все по-другому. Тогда я искала ответы, а сейчас нашла подтверждение.
– Меняешься ты, меняется твое восприятие. Тарковский снял за жизнь всего семь фильмов…
–Да, Тарковский за короткую жизнь сделал больше, чем многие другие за гораздо больший отрезок времени. Гений. Абсолютный гений мирового кинематографа.
P.S.
– Яна, чуть не забыл. Давайте плавно от разговора о кино перейдем к самой последней теме нашего сегодняшнего разговора. Хотел бы вас спросить еще об одной вашей работе – я имею в виду ваш подкаст «AKLUMBO LUMBET», который меня сильно зацепил и который наделал много шуму. Как его понимать?! Расскажите еще про него, пожалуйста.
– С удовольствием. Все позы фигур характеризуют действия как некое театральное представление. Условная декоративность, грубость линий комбинируется с изысканной стилизацией. Продуманная картинность, подчеркнутая роль силуэта в сочетании с яркими красками производит эффект, близкий к стрессу! В этом причина, почему мои картины вызывают чувство полного замешательства, гипноза. Я продаю эмоции. Дорого. И в этом нет мне равных.
Беседовал Артем Комаров
