О Чоране, Лимонове, трансгуманизме, южинском кружке, фаланстерах и «Фаланстере».

Это интервью мы взяли в непростое время, после признания ДНР и ЛНР, но еще до начала спецоперации, и сами темы нами поднимались отнюдь не простые: Чоран, Лимонов, «южинцы», в зеркалах – Мисима, Проханов, Летов, Каррер, Балканский и др. Поскольку Александр Чанцев не только замечательный филолог, критик, эссеист, знаток японской культуры и, по моему мнению, крупный современный философ, разговаривать с ним интересно обо всем: от собственных книг, политики, философии до идей трансгуманизма, Высшей сути и "совке 2.0". Собственно, обо всем этом, мы и говорили. А то ж! Беседа без этого – не беседа.

 — Саша, давай начнем нашу беседу с разговора о Чоране. С чего возник твой интерес к нему?

— Интересное имя с места в карьер. С короткого анонса его книги «После конца истории» в 2002. Не помню, где, возможно, это был «Ом» (можно было бы даже покопаться, я храню все его номера). Или же просто аннотации книги в Интернете. И похода в «Фаланстер». Еще по первому адресу, до двух переселений, в тихом Большом Козихинском переулке, где у кассы встречал бюст Ленина, висели плакаты с Че (или нацбольским Фантомасом?), та зала, которую потом кто-то поджег. Пустая летняя Москва, книга поехала потом со мной на дачу и дальше, плаванию вот уже ровно двадцать лет.

— А почему именно тобой был выбран Эмиль Чоран?

— Выбирать, если мы не говорим о конъюнктуре и прочей выгоде, книгу вряд ли можно. Не говоря о каком-то полном созвучии (если измерять алгеброй, то процентов на 75 точно), это непрекращающееся восхищение его стилем. Тем изяществом, оригинальностью и силой, что даже не надо возводить к прочим французским афористам (он, румын, их перещеголял, его называли лучшим среди них), а проще уподобить тонкому гулу натянутой тетивы. Из книг вырастаешь – или они вырастают из тебя – с Чораном же такого не происходит. Мне очень интересен феномен перечитывания, когда ты находишь в книгах больше, чем было раньше, или, наоборот, приходишь к пустой и законсервированной шахте. И я боялся, что с Чораном произойдет так же, что его «горькие силлогизмы» покажутся искусственными, манерными, вычурными. Да, но по большому и гамбургскому счету – нет, совсем нет. Дело, возможно, в его густоте. Если современная проза зачастую оставляет ощущение выдохшегося баночного пива, то его письмо – это благородное вино непредставимых лет выдержки. Говорят, совсем древнее вино превращается в уксус. Так вот Чоран – это вино на грани старения в уксус. И, возвращаясь к перечитыванию, буквально месяц назад я брал его книгу (как и Юнгера, читаю почти каждый год, такой антидот от всего сразу, и от фейсбучно-новостной ленты, и от анемично-аммиачного стиля). На полях были мои карандашные пометки какой-то третьей волны перечитывания. Эти места не сказали почти ни о чем, но подчеркнул глазами другие отрывки. Мы разговаривали, то есть, я слушал Чорана просто по другим поводам сейчас.

— Какие его работы ты особенно выделяешь?

— Можно говорить сразу книгами, выбор небольшой. На русском есть две его настоящие книги и два компилятивных издания. «Искушение существованием» (2003) объемнее, несколько тяжеловеснее, там меньше афоризмов, но больше трактата. К тому же там он берется рассуждать в духе Шпенглера о смысле истории, судьбах народов, что всегда чревато. Да и горше он там, не на «вершинах отчаяния», а уже в пропастях его, под снежным завалом, на своем личном перевале Дятлова (впрочем, как и мы все сейчас, даже не зная, от чего погибнем). Так что – «После конца истории».

— Многие крупные философы и эстеты во все времена грешат унынием. Вспомню цитату из Чорана: «Хочешь быть счастливым, не ройся в памяти». Твой рецепт личного счастья и гармонии?

— Нет счастья, поэтому нет и рецепта. Да и счастье же нерефлексивно (поэтому о нем и нельзя написать, выразить его). Когда дело доходит до рецептов, уже почти швах. Если же говорить о девизах, то я бы позаимствовал его у группы «Оргия праведников» Сергея Калугина – а они, в свою очередь, взяли, через рыцарскую традицию, у апостола Павла – «свобода в служении». Да, если рассуждать в той же христианской парадигме, уныние – величайший грех. Но мне все больше кажется, что мы живем во времена постхристианства. В случае Чорана же уныние – это подвиг. Во-первых, от меланхоличных философов никаких бед в мир не приходило, а вот от марширующих в энтузиазме от зажигательных речей о счастье – гекатомбы. Во-вторых, кто-то должен сказать правду о трагичности мира, когда даже мысль об этом почти вне закона – «улыбнись, что ты такой хмурый, все будет хорошо!». Ради всеобщего, довольно идиотического оптимизма оказались задвинуты многие фундаментальные вещи – например, смерть (в моем детстве хоронили всем миром, гроб плыл по улице впереди людей, сейчас же, как воры добычу, тело умершего быстренько умыкают в черном пластиковом пакете и увозят в машине без опознавательных знаков). Что важнее, подготовиться к смерти любимых, достойно встретить собственную, или, взбодрившись мятным рафом в Starbucks и фальшивыми пожеланиями «Доброго времени суток!» от коллег, отвернуться от всего корневого, фундаментального, как ребенок, который закрывает глаза, чтобы страшное исчезло? Мир погубят не злодеи из «007», не сумасшедшие политики и даже не эффективные менеджеры ТНК, а идиоты «на позитиве». Страновую, мировую повестку вообще, мне все больше кажется, давно делают не индивидуумы, но массы, состоящие из «хотелок» отдельных особей. Они могут вознести какое-нибудь чучело в мировые заголовки или же, бросившись стаей, затравить и отправить в отставку – та же травля под эгидой «культуры отмены» и цензура «новой этики» уже подносит спички к новым кострам инквизиции. Или возьмем недавнюю пандемию – ее можно было победить раньше и ценой меньших жизней, если бы толпы эгоистов не кричали «а мне неудобно ходить в маске!». В азиатских странах, где древний этос еще велит прислушиваться к интересам других, не только в таких продвинутых, как Япония и Корея, но и во Вьетнаме счетчик смертей гораздо ниже.

— Можно ли сказать, что ты единственный в России, кто популяризирует имя великого эссеиста Эмиля Чорана в России?

— Вряд ли о популяризации можно говорить, если у меня на счету только две статьи: < https://www.peremeny.ru/blog/19790> о нем и да, частые упоминания его в нон-фикшне, прозе, просто в Фейсбуке. Но сейчас задумался, ты прав. Другие о нем вообще молчат. Странно сложилась ситуация с переводами – после тех двух книг в начале 2000-х никто ничего больше не переводил. Ни других книг, ни дневников, ни записных книжек. Издали весьма ангажированную работу фактически античорановского посыла < http://www.nm1925.ru/Archive/Journal6_2008_6/Content/Publication6_2006/Default.aspx>, но не перевели его биографию («Searching for Cioran» Ilinca Zafiropol-Johnston – не идеальная, но весьма трогательная книга, автор навещала умирающего Чорана в больнице). Есть еще немного – не до жиру, быть бы живу – о Чоране в книге «Мирча Элиаде и “Железная гвардия”. Румынские интеллектуалы в окружении “Легиона Михаила Архангела”»: < http://www.nm1925.ru/Archive/Journal6_2021_1/Content/Publication6_7661/Default.aspx> Клаудио Мутти. Переводивший Чорана Б. Дубин мертв, Н. Мавлевич, с которой я недавно познакомился по другому случаю, на мой вопрос сказала, что никаких заказов от издательств нет. Как-то следя за публикациями, ни одной статьи, эссе о Чоране я не видел много лет. Из более локальных высказываний можно вспомнить, что Дмитрий Бавильский раньше говорил о своей любви к Чорану, но, кажется, отошел от него. Упоминался Чоран дважды в романе Алексея Макушинского «Город в долине» 2012 года, а недавно он спросил в своем посте в Фейсбуке, переводилось ли интервью Чорана. Нет, насколько я знаю, ответил я, другие и вовсе промолчали, прошли мимо без интереса или уж не знаю с какими эмоциями.

Чоран окружен этим молчанием. Возможно, потому, что он никак не вписывается в «актуальную повестку». Вряд ли дело в его сложности и мрачности – вышло же сейчас почти полное собрание сочинение дивной, страстной, сложнейшей, еретической даже в своей мысли Симоны Вейль. Чорана все еще хотят выкопать из могилы и предъявить ему ассоциирование с нацистским движением в Румынии в юные годы (на что мне всегда хочется спросить, были бы все обвинители насколько прозорливы в 20-30-е годы, когда все начиналось с разговора о возрождении страны?).

Но я не хотел бы оперировать теориями заговоров, тем более что у Юнгера и Хайдеггера с их уже немецким нацизмом в анамнезе у нас в стране существует внятное переводческо-издательское лобби. Так что трудно сказать, почему Чоран в тишине. Возможно, ему – да и нам с ним - там уютнее, чем на арене нынешнего цирка.

— Ты пишешь в «Желтом Ангусе»: «Читать-учиться - у Чорана и Бараша, Ницше и Чипиги, "Ostinato" Дефоре и Бавильского, Юнгера и Дейча, Розанова и Иличевского. Малых, оказывается, много!». Сегодня этот список пополнился бы новыми именами или же ты остаешься верен традициям?

— Да, список живой, он постоянно меняется. Эта маргинальная линия короткой эссеистики на грани афористичности идет не столбовой дорогой, а по лесным тропкам, Holzweg, но умирать отказывается. От Ривароля до того, кто еще только, может, высылает рукопись. Я бы точно добавил, в частности, «питерскую линию» - Леона Богданова, Василия Кондратьева, Бориса Останина. Убрал бы, в силу ослепляющего солипсизма, Михаила Бараша.

— Сегодня, в день рождения Эдуарда Лимонова, я думаю символично спросить тебя: ты со всеми взглядами Лимонова согласен или есть вещи, в которых вы с Эдуардом Вениаминовичем диаметрально противоположно расходитесь?

— Конечно, больше разногласий даже, чем совпадений. Как и с тем же Мисимой. Мисима – крайне интересный объект исследования. Как не покопаться в книгах и голове человека, если тот любил смерть так страстно, не только на страницах, что его голова покатилась потом по полу в ритуальном самоубийстве (моветон, на самом деле, голова при правильном сэппуку должна повиснуть на тонком лоскутке кожи)? О яркости и буйстве даже личности Лимонова говорить нет смысла, а что он прекрасный стилист – понятно было всегда, задолго до его смерти и последующего возведения настоящих и символических памятников.

— Как думаешь, как бы Лимонов отнесся к признанию ЛДНР? Явно одобрил бы?

— Адвокат Лимонова Сергей Беляк написал накануне дня рождения, что Лимонов не удержал слезу после новостей о Крыме, многие другие, знавшие его, писали, что Донбасс был бы лучшим подарком ему на день рождения. Если за акцию 1999 года «Севастополь – русский город» и подобные нацболов русские спецслужбы снимали с поездов, кидали в тюрьмы на серьезные сроки и вообще всячески жестко прессовали, то теперь с экрана главы тех ведомств из трех букв говорят о том же, о чем Лимонов за 20+ лет. История повторяется даже не фарсом, а постановление суда стало государственным указом.

— Согласись, хорошо говорить о величии советской империи, когда господствует свобода, рыночные отношения, гласность, когда Сталин и Ленин не являются общим трендом повестки дня. Но, сегодня, когда Проханов, близкий друг Лимонова, заводит ту же старую пластинку, и в стране виден явный откат к совку, позиция Проханова выглядит неловкой и немного странной... Не находишь?

— Ранние, советские книги Проханова – это блестящие репортажи писателя-журналиста, поздние вещи – галлюциноз, которому одобрительно кивает с седьмого неба Берроуз. Но я не настолько знаком с книгами и выступлениями Проханова, чтобы говорить об этом. Кстати, как оказалось, и день рождение у него в этих же февральских окрестностях. Можно по-разному судить о векторе вечных бунтарей вроде Егора Летова – протестовал против Союза, когда он распался, тут же начал проповедовать его. «Я всегда буду против», фронда как образ жизни или же искренняя тошнота от того ботоксно-нефтяного недокапитализма, ради которого разрушили великую страну? Я бы не судил.

— Твой «Бунт красоты. Эстетика Юкио Мисимы и Эдуарда Лимонова» вышел в 2009, Лимонов был жив к тому времени. Тебе известна его реакция на твой труд о нем и о Мисиме?

— В том же «Фаланстере» Борис Куприянов поведал мне, что «один из героев вашей книги» приходил за ней чуть ли не в первый день продаж. Затем в своем ЖЖ (легко найти) Лимонов написал, что автор преувеличил степень рецепции им идей, эстетики и образа Мисимы, дескать, даже читал он его позже и меньше. Немного лукавил, оно и абсолютно понятно – какой звезде-мегаломану, даже обычному писателю (впрочем, это синонимы) понравится, если его генезис возводят к другому?

— После выхода книги Каррера и Андрея Балканского классика Лимонова почти не замечали на родине и там, на Западе...

— Лимоновская биография Каррера стала бестселлером в Европе, от продажи на жд станциях до планов экранизации вплоть до кастинга (не состоялось, кстати). Сейчас, насколько я знаю, книгу о нем пишет секретарь Лимонова Даниил Дубшин и одна из его бывших любовниц Магдалена Курапина, девушка с небедной судьбой, от стриптизерши до политической и общественной активистки. Думаю, перья заточили и менее приближенные люди, и Быков/Варламов уже слюнявят пальцы пролистать контракт с «Молодой гвардией» на ЖЗЛ… Но в целом ты очень прав. Кроме редких друзей Лимонова и юношей мечтательных и брутальных общих мест было три – зарабатывал в Москве до отъезда шитьем брюк, делал что-то вроде любви с нью-йоркским негром и продался режиму (это уже обсуждали), фи, Эдичка, ха-ха. Те, у кого нет склероза, прекрасно помнят этих людей – сейчас пишущих некрологи, сочинения на тему «Я и Лимонов», признающихся, запыхавшись, в любви к нему. Это еще легко объяснить, но едва ли не хуже, что вокруг книг Лимонова было молчание. Я литературный критик, следящий в меру сил за публикациями и, более пристально, за публикациями об интересных мне писателях. Рецензий на его книги, после того, как это было хайпом в 90е, с легким послевкусием в начале 2000-х, в этом веке почти не было. Их действительно не было – один очень страстный поклонник и систематизатор творчества Лимонова из Германии (не знаю настоящего имени) вел в том же ЖЖ сообщество, где републиковал все лимоновские и о нем публикации. Так вот – рецензий, статей – не было. Более того, когда я писал про такие книги, как «Титаны»: < http://www.chaskor.ru/article/nietzhe_i_drugie_34455 >, «Монголия»: < https://www.topos.ru/article/literaturnaya-kritika/pamyati-eduarda-limonova-22-fevralya-1943-17-marta-2020-sedaya>, «Партия мертвых»: < https://www.topos.ru/article/literaturnaya-kritika/nekrologist-na-granice> или «Азбука»: < https://www.rara-rara.ru/menu-texts/nadezhda_savchenko_i_rybnye_zhenshchiny>, френды даже высказывали мне что-то вроде той же мантры: Эдичка, старый нарцисс и экстремист, моветон и исписался, да кому он нужен.

Нужен оказался сейчас, и это действительно мерзко (даже уже не хочется хвалить Лимонова, ты, возможно, услышал это по моим здесь интонациям). Он сам завозил в тот же «Фаланстер» свои нераспроданные книги – сейчас их активно издает и переиздает крупное издательство. Каждый сделал пост вчера, в день его рождения. Я люблю отслеживать счетчик посещений-просмотров – если у моих ранних текстов о Лимонове их было от горстки сотен до скромных тысяч, то некролог: < https://glagol.press/mt-post-43221832859> о нем прочло 110+К человек: все всегда ждут смерти, как звонка на урок, хоть раз сказали бы писателю при жизни, что он нужен… Сам бренд «Эдуард Лимонов», было в новостях, хотела запатентовать мать его детей (надеюсь, это все-таки неправда и не случится). Сам Лимонов написал четыре книги некрологов в духе «о мертвых плохо» и правду – о нем пишут традиционно бронзово, ведь в целом же по стране похоронный бизнес всегда был из самых высокомаржинальных, а символический, как и основной, капитал принято приумножать…

— Тебе не кажется, что сейчас не время для философии, и мы видим крах философии современного мира? Это связано больше с этикой трансгуманизма или политикой?

— «Так вот, умозрительные науки предпочтительнее всех остальных, а учение о божественнее предпочтительнее всех остальных умозрительных наук», сказал Аристотель в «Метафизике», и оснований ему не доверять нет. Как известно, в туалетную кабинку на заправочной станции на отшибе, где на стене было написано «Бог умер. Ницше» как-то вечерком, под видом бомжа, зашел Бог, не удержался и написал «Ницше умер. Бог». И кто из них более прав?

Трансгуманизм безумно интересен, но это совсем не новое явление – можно вспомнить соответствующие пассажи в киберпанке, у русских космистов, в конце концов, а, вернее, в начале начал, Голема, библейские притчи, тексты индуистского канона. Другой вопрос, что будущее приближается все быстрее, примерно как летящая на зазевавшегося пешехода фура с заснувшим за рулем дальнобойщиком. И некоторые идеи перейдут со страниц книг прямо в жизнь на наших еще глазах. Даже – мы говорили выше о восстании масс – не со страниц, их архитекторы наших дней не читали, эти страницы просто окажутся пророческими в том постфактуме, когда уже будет все равно. Например, и у Лимонова, и у фантаста, протокиберпанка Сэмюэля Дилэни, и у современной киберфеминистки Донны Харауэй есть идея таких будущих семейных фаланстеров – у ребенка не будет персонального родителя, его будут выращивать коммуны, то есть будет по 20, 100 родителей. Объясняется, в частности у Дилэни, это очень хорошо – ребенок всегда будет при родителях, защищен, сколько бы он их не потерял. Будет ли это в нашем будущем, будет в иной форме или же не будет, так почему – все это захватывающе интересно.

— А не пора ли тебе заявить о себе, как о романисте, скажем? У тебя очень хороши биографические пассажи в «Ангусе». Многие твои коллеги-литературные критики, начинали именно как критики: тот же Дима Бавильский и другие, и впоследствии выдавали много разного и интересного в прозе...

— «Писать эссе, роман, рассказ, статью – значит обращаться к другим, рассчитывать на них; любая связная мысль предполагает читателей. Но мысль расколотая их как будто не предполагает, она ограничивается тем, кому пришла в голову, и если адресуется к другим, то лишь косвенно. Она не нуждается в отклике, это мысль немая, как бы невыговоренная: усталость, сосредоточенная на себе самой», писал тот же Чоран. Мысль, конечно, нуждается в отклике, если пишущий ее не полный буддист (а у Чорана много параллелей и симпатий в этой области), потому что она чаще всего вопль, стон или мольба. Но мне уютно в малых формах, микроскопических даже – небольшого эссе (в нон-фикшне) или афоризма (в прозе). Компактность в целом позволяет дисциплинированно вымуштровать стиль. Кстати, настоящие стилисты склонялись именно к малым формам, подвиг в виде повести совершил, не сбиваясь с дыхания-танца, только Саша Соколов и еще парочка камикадзэ.

— Хочется завершить наш разговор беседой о «южинском круге». Ты о многих действующих лицах этого круга уже писал, о ком бы тебе было интересно еще написать? О Гейдаре Джемале? Витухновской? Или Мамлееве, может быть? И, вообще, твое общее впечатление об этом кружке?

— О Джемале я все же недавно писал: < https://magazines.gorky.media/druzhba/2021/12/vnutrennyaya-alhimiya.html >. Кстати, совсем скоро выйдет сборник воспоминаний о нем – «По ту сторону неба без звезд. Памяти Гейдара Джемаля». Если говорить именно о южинцах и том времени, вокруг и рядом с ними, то здесь есть как минимум два сюжета. Даже не о самом кружке – тут и написано изрядно, а что не написано, то, как 60-е, если ты действительно тусовался тогда, то ничего не помнишь. Первый – что происходило в столицах союзных республиках, в провинции у моря, просто в глухих деревнях. Ведь не только в Прибалтике были традиционно заметные послабления надзора и системы (см. «Запрещенный союз. Хиппи, мистики и диссиденты» Вл. Видеманна), но и люди с этими идеями любили уйти в лес (по Юнгеру: < https://www.peremeny.ru/blog/24671> практически), в деревню (хотел сказать, см. интервью Е. Головина Е. Чижову, но оно так и не опубликовано, смотреть некуда, только просить у Евгения Соминского выслать файлом). Не южинского масштаба, но - да и почем знать, свидетельств крайне мало - движения духа и атмосферы происходили в Лавре, Риге и Кишинёве (Корабль дураков любил пришвартовываться в этих местах бывших суфиев, мечетей, церквей и замков в Охрее и покойной обстановки столицы), на ведьминских озерах в Белоруссии, в Гюмри... Второй сюжет тоже не столичный – близ Джубги был дом, театр и своеобразный центр ЕП Достоевской (прозвище по настоящей фамилии Сниткина), целительницы дальних иранских кровей. Минимальный отрывок об этом можно прочесть в некрологе Михаила Мейлаха памяти Юрия Желтова: <https://www.colta.ru/articles/literature/27258-mihail-meylah-pamyati-mariny-rachko-i-yuriya-zheltova?>, автора проекта того самого дома, что внешне отдалённо напоминал строения одной из самых древних буддийских школ Тхеравада, так называемого «южного буддизма» (вот и аукнулось в Краснодарском крае?), а у местного народа получил, если не врут, название ведьминого дома. Как говорил мне один из участников этого кружка осенью в Лондоне, там все было серьезно, почти жонглировали зороастрийско-алхимическими философскими камнями, озорного трикстера Головина, всего алхимического блеска нахватавшегося в гриумарах из спецхрана Ленинской библиотеки, срезали бы за пять минут, за столько же бы подловили на незнании матчасти оккультных наук и традиционалистского наследия и мрачного Джемаля…Но эти люди до сих пор молчат, рассказывали мне что-то только приватно, как безмолвствует по этому вопросу и Интернет.

Мне ближе сюжет традиционалистов имени Генона-Эволы, консервативных революционеров и прекрасных одиночек снаружи всех измерений: Леон Блуа или Герман Кайзерлинг, Эрнст Юнгер или Пьер Дриё ла Рошель. Отдельно интересны визионеры, реформаторы религии в формате ИП, от Андрея Болотова и до Николая Федорова, Константина Циолковского, Пьера Тейяра де Шардена, Даниила Андреева. Тут копать тоже очень можно, ибо почва крайне богатая, удобренная, но разбросана по нашим книжным грядкам слоем очень тонким. Да все интересно, от исихастов до Бибихина.

Беседовал Артем Комаров