Лев Прыгунов

Геннадий Шпаликов. В зеркалах.

Лев Прыгунов – поистине многогранная личность. Это не только артист игрового кино, оставивший след в советском, российском и мировом кинематографе, но и мастер слова, художник. Лев Прыгунов – автор по-настоящему замечательных стихотворений, книги воспоминаний «Сергей Иванович Чудаков и др.».

Кроме того, Лев Георгиевич – интересный собеседник, в чем уважаемый читатель может убедиться на примере нашего интервью о Геннадии Шпаликове, поэте, писателе, сценаристе, которого Л.Г. Прыгунов хорошо знал.

В этой беседе Л. Прыгунов сух, точен, ироничен. Он не стремится, кому бы то ни было понравиться, а просто честно и подробно делится своими мыслями, как это делали большие мастера, его друзья: Иосиф Бродский, Лев Лосев, Евгений Рейн, Михаил Ерёмин, Олег Целков и др. в table talk.

- Лев Георгиевич, Вы играли в фильме «Мне двадцать лет» роль лейтенанта Журавлева по сценарию Геннадия Шпаликова. Вы именно тогда с ним познакомились? Знакомство с ним для Вас обернулось дружбой или Вы находились в теплых, приятельских отношениях?

- Познакомился я с ним тогда, когда снимался этот фильм. Эту роль в первом варианте играл хороший человек, осветитель – Александр Майоров. Мне повезло только в том, что Хрущев, не видя картину, сказал фразу: «Что это такое, чтобы отец не знал, что сказать сыну?». Это был в чистом виде формализм, все испугались, и решили, что эту сцену надо переснимать.

За полгода до этого была премьера картины «Утренние поезда». Это был мой второй фильм, вторая моя главная роль. Фильм был очень удачным. И, кстати, «Утренние поезда» и «Застава Ильича» (первое название картины «Мне двадцать лет».- Прим. редакции) попали в огромный доклад Ильичева (он был секретарь ЦК КПСС по идеологии) по поводу нашего кинематографа. Оба фильма поместили в список неблагонадежных картин. На премьере фильма «Утренние поезда» был Шпаликов. Я его до этого не знал.

Вспоминаю, как мы сидели с другом, и, вдруг, нам приносят две бутылки шампанского. Я, спрашиваю официанта: «Это от кого?», и мне официант показывает на молодого человека. Я открываю бутылку, иду к нему. Шпаликов! Бог ты мой, я просто раньше не был с ним знаком. Он мне наговорил несметное количество комплиментов, роль в «Утренних поездах» у меня на самом деле была хорошая.

Так он меня увидел, и потом, когда случилась эта история с формализмом, они с Хуциевым решили пригласить на эту роль меня. Вот так я его и сыграл. Сцена снималась долго, и вот так мы подружились. Мы несколько раз вместе выпивали, он любил выпить. Однажды мы с ним встретились в Ялте. Там был знаменитый бар. Мы пили так называемую «отвертку», коктейль из лимонного сока с водкой. Когда его пьёшь, мозг совершенно ясен. Мы взахлёб говорили, читали друг другу стихи... Он уговаривал меня играть в его фильме молодого Есенина!… Я ему: «Ты что, спятил!? Какой из меня Есенин?!». Так вот, когда мы попытались встать, ноги нас не держали. Вот почему коктейль называется «Screw driver».
Последний раз мы со Шпаликовым встретились в половине девятого утра, где-то в ноябре 1974 года. Он звонит мне в квартиру, я открываю дверь, вижу чудовищно небритого, страшного, в жутком состоянии, человека. У него руки трясутся, он мне говорит: «Дай мне три рубля!». Я ему: «Господи, у меня есть бутылка водки, у меня есть закуска с горячим чаем, пойдем, ты примешь душ». Он: «Не, не, не. Дай мне три рубля!». Так я его видел в последний раз. Через неделю он повесился…

Я очень любил Гену Шпаликова, но у нас не было случая «открыться» друг другу, потому, что я точно знал, что он меня тоже любил. И это главное.

- Как Вы думаете, почему Шпаликов был так одинок? В своем дневнике он пишет: «С людьми незнакомыми нет никакой близости. Как будто, каждое утро видимся впервые. Все разница в том, что мы видимся, как впервые, а надоели, как узники одной камеры».

- Я думаю, что он прав. У меня была давнишняя идея, что с каждым, даже самым близким товарищем, если ты его не видел три – четыре дня, когда с ним встречаешься, надо знакомиться заново, потому, что неизвестно, как он прожил эти три дня. Неизвестно, что с ним случилось. А ему неизвестно, как у меня прошли эти три дня, уж не говоря про годы. Русский же человек встречает своего товарища, скажем, которого он не видел сорок лет, так, как будто они только попрощались. Вот это наивность и глупость.

Гена Шпаликов был из категории людей, которые «попали в капкан славы». Он был знаменитый сценарист и знаменитый кинодеятель. Но для того, чтобы в советское время «удержаться» в этом капкане, надо было всё время снимать советское кино или сниматься в нем.

Я с детства не любил советскую власть: пионерию, комсомолию. В 14 лет, когда умер Сталин, я смотрел на народное горе и думал: «Какие идиоты!». Я уже с 12 лет слушал «Голос Америки». Они открыли мне мозги, и я стал думать самостоятельно, то есть не так, как мне диктовала советская власть. Гена тоже мыслил своей головой. Я снимался в советских фильмах, снимался в советском «ширпотребе», был «невыездной» до 50 лет, меня не пускали ни в Италию, ни в Данию, ни во Францию, ни в США, где мне предлагали играть гениальные роли у блистательных режиссёров. И мне приходилось сниматься в плохих фильмах, чтобы просто выжить. Я не снимался только во вредных фильмах. Как только я видел, что затевается «вредное» кино, я сразу отказывался…

- Как понять слово - «вредный»?

- Советский, пропагандистский. Как-то я отказался играть какого-то кэгэбиста омерзительного, так меня сняли сразу с трех ролей. Наказали таким образом. Ладно, хрен с ними. А Гена все это прекрасно понимал. И он видел, что есть люди свободные от этого, которым совершенно наплевать на это все. Как джазмены наши. Или моя компания, о которой я пишу в книге «Сергей Иванович Чудаков и др.». Джаз – это ведь абсолютно свободное занятие…

- В своем дневнике Геннадий Федорович напишет, что «не смог сделать больше, чем успел». Откуда в нем такая обреченность? Только ли советская власть и отсутствие всякой свободы сделали его удрученным и обреченным? Памятны слова, которые он произнес одному из своих друзей: «Не могу быть больше рабом!».

- Я смотрю на это все намного проще. Во-первых, очень много людей, которые также думали, как он, и также находились в таком же рабстве. Есть стол – пиши в стол. Выпивай не по две бутылки водки, а по сто грамм. Жизнь изменить невозможно. Я живу по древней китайской философии.

Можно изменить отношение к жизни. Нельзя остановить движение Луны. Как бы ты не хотел, как бы ты не молился, как бы ты во все колокола не звенел, Луна все равно будет падать на землю, земля будет падать на солнце, а солнце, черт знает, куда. Но ты можешь изменить свое отношение и к Луне, и к рабству и ко всему прочему. Я не говорю, что надо смириться с рабством. Надо смотреть вокруг и говорить: «Какое счастье, что я на это не способен!». Это мои самые любимые слова, которые сказал Джон Кеннеди, когда ему сообщили, что советские за одну ночь построили вокруг Берлина берлинскую стену.

Я думаю, что в России самое удачное поле для духовного развития, надо только обернуться вокруг, и сказать: «Господи, какое счастье, что ты на это не способен!».

Я думаю, что Гену Шпаликова убило просто отсутствие мировоззрения. Вот и все.

Я благодарен КГБ и всей совдепии за то, что моя ненависть к ним сделала из меня человека. У Гены была только ненависть, но выхода он не мог найти, а я на это смотрел весело и легко…

Вообще, могу сказать, что ничего кардинально не сможет измениться до тех пор, пока люди не поменяют свое сознание. Нужно менять не систему, а сознание.

- Давайте поговорим о поэзии Геннадия Шпаликова. Ваше отношение к лирике Шпаликова? В частности, к таким знаменитым стихам, как «Ах, утону я в Северной Двине», «Людей теряют только раз», «Садовое кольцо». Что значит его лирика для Вас? И такой вопрос: любите ли Вы петь в свободное время такие мелодичные песни Шпаликова, как «Ах, ты палуба, палуба», «Я иду, шагаю по Москве»?

- «Я иду, шагаю по Москве» - я не люблю эту песню потому, что мне не нравится этот фильм. Вообще весь советский романтизм очень фальшивый, понимаете?

Мне повезло: за год до знакомства со Шпаликовым, я уже познакомился со всей этой братией, о которой вы узнаете, прочитав книгу «Сергей Иванович Чудаков и др.». Там были великие поэты. Шпаликов – настоящий, хороший поэт, но не великий. Несколько стихов его очень точно попали в «яблочко», это стихи замечательные, но я, все-таки, предпочитаю открывать томик Пушкина, Бродского, Евгения Рейна, Цветаевой, Ахматовой, Мандельштама, тем более, что времени сейчас все меньше и меньше.

Должен сказать, что мой друг, замечательный актер, Боря Хмельницкий, всегда на творческих вечерах любил петь (причем, очень хорошо!) – «Пароход белый - беленький» Шпаликова.

Я считаю, что в Америке очень правильно делают, что за поэзию не платят деньги. Поэт там сам печатается, за свои деньги. А там - купят, не купят, дело вкуса. Раньше, у нас, поэты получали по строчкам. Многие зарабатывали большие деньги, потому, что был большой тираж. Поэзия входила в понятие пропаганды. В Америке же сейчас – хочешь – пиши, хочешь – не пиши, и печатайся тоже сам. Поэт это все-таки – нечто другое…

- Про то время режиссер Сергей Соловьев, близкий друг Шпаликова, говорил так: «Была такая мода: режиссер на площадке должен был быть слегка пьян, трезвенников категорически не уважали, считали скучными. Кажется, даже Тарковский выпивал на ранних фильмах, а для Кончаловского – это было обычное дело». Вы тоже помните подобные «веяния моды», о которых говорит Соловьев?

- Нет, я снимался только у двух режиссеров, которые в пьяном состоянии приходили на площадку. Один меня не любил за то, что я тогда не пил, а второй, в итоге, испортил картину, к сожалению. Испортил, запил на картине, его сняли. Хорошая была картина, замечательная, и мне испортил роль, понимаете? Так, что жизнь настолько многообразна и, говорить так обо всем кино, – смешно.

Сережа – намного моложе … Он попал в кино уже после меня. Когда я начинал – было очень серьезное отношение к процессу. Я снимался на «Мосфильме» - очень профессиональная была студия, мастера, профессионалы своего дела…

Когда я приехал в Америку и попал в «Warner brothers», я удивился сходству. Или, например, в Англию в «Pine Wood Studio». Все кинематографисты очень похожи. И похожи были именно на «Мосфильм». А «Ленфильм», «Студия Горького», «Одесская киностудия» - это такие местечковые, убогие, маленькие студии. Я их терпеть не мог. Каким образом они снимали хорошие фильмы – для меня загадка… «Мосфильм» - это целое государство. В этом плане американская и английская студия – были тоже громадные.

Был такой фильм - «Американская ночь» у Трюффо. Потрясающий фильм! Он только про кино. И там понимаешь, что во всем мире, при любом строе, в любой стране, ну, может быть, только кроме Северной Кореи, даже в Китае, даже в Монголии, я убежден, что точно такая же история в кино, как и у нас.

Больше всего мне нравился наш «Мосфильм» «Киностудии Довженко», как ни странно, тоже походила на «Мосфильм» - она была главной киностудией Украины. Советское кино было - режиссерское кино. Пырьев, Эйзенштейн подняли значение кино на очень высокую планку изначально, ведь Ильич сказал, что «кино – важнейшее из всех искусств». Пырьев, например, в одной из картин, когда снимал панораму, ему помешали электрические опоры, ЛЭП. И он договорился, что эти, значит, столбы уберут на время съемок одной панорамы. Вот такое было всесилие кинематографа! А актеры были, как рабы. Памятник надо поставить советским актерам.

- Как Вы думаете, почему в российском кинематографе так много сломанных судеб, запоев, дебошей? Почему для русского художника почти норма жить и гибнуть, как Геннадий Шпаликов?

- Представляете, у Извицкой был фан-клуб в Италии, а она сдохла у себя от голода. В квартире ничего не было: бутылка водки и пустой холодильник.

Что говорить-то? Что раньше всем было все равно, что сейчас, ничего не поменялось. Сейчас хоть можно сказать об этом, а раньше – попробуй, скажи.

Помню, когда приехали первые американские фильмы, а у нас первые молодые режиссеры стали снимать, как американцы, и это было очень здорово, потому, что впервые к актерам стали относиться по-человечески, в советское время к артистам относились просто чудовищно. Просто чудовищно. Я с содроганием это все вспоминаю. Пример такой. Анатолий Кузнецов, актер, он был мой хороший друг, мы с ним снимались в трех фильмах, и снимались в ГДР. И там платили за съемочный день. И мы каждый день расписывались за восемьсот марок, а получали – шестьдесят. И вся группа, в первые же дни нас просто презирала, потому, что, где это видано, что до такого состояния можно дойти, но когда мы объяснили, что шестьдесят марок – это ровно в три - четыре раза больше, чем нам платили в России, то, собственно, все стало понятно.

Однажды приехала группа из Будапешта, они знали, что наши платят пятнадцать-двадцать процентов актерам, и они говорят: «Мы возьмем ваших актеров, но мы работаем по двенадцать часов, так, что ваши актеры будут получать пятьдесят процентов от того, что мы платим своим актерам». Студия согласилась, и когда мы приехали в Будапешт, мы не знали, куда девать полученные деньги. Никогда в жизни мы так много не получали! Это были пятьдесят процентов от того, что получали будапештские актеры, не говоря уже о французских, итальянских, американских артистах, уж тем более.

А у нас народ абсолютно убежден, что актеры – это миллионеры, это невероятно богатые люди…

- Что Вы думаете о таком высказывании кинокритиков о картине «Ты и я» Ларисы Шепитько, который был по сценарию Шпаликова, что Геннадий Федорович подвел черту шестидесятничеству этим фильмом?

- Я не видел «Ты и я» Шепитько. Ничего не могу сказать. К Ларисе Шепитько относился неплохо, потому, что я видел ее короткометражный фильм по Платонову, очень хороший. Потом я видел ее «Крылья».

У нас с Элемом Климовым был спор. Он дружил с одним актером. И как-то он пригласил нас после премьеры фильма «Опасные друзья», выпить к себе домой. Было человека четыре, и он сказал: «Ребята, как вы можете сниматься в таком «говне?». У меня был просто взрыв, я его потом не очень жаловал. Я сказал: «Какое право Вы имеете такое говорить? Вы живете шикарно, по десять лет ничего не снимаете, Вы пригласили нас отметить нашу премьеру, и первое, что сказали, что мы снимаемся в таком «говне»? Как можно?». И дальше: «Могу ли я сидеть и ждать по десять лет, пока меня снимет Антониони?». Элем меня стал успокаивать: «Ну, Лева, это я так, просто…».

Хотя я снимался у Де Сантиса. Мог сниматься и в Дании, и в Америке, и во Франции... Но... ОНИ мне не позволили! Представляете!

Я снимался в двенадцати американских фильмах. Каждый фильм ты заключаешь договор. Еще съемок нет, еще репетиционный период и каждый день нам давали новый сценарий с поправками. Улучшения, улучшения, улучшения. У нас все наоборот. Ты читаешь прекрасный сценарий, вдруг раз – самую лучшую сцену выкинули. Раз – еще выкинули. Раз - еще выкинули, и в конце редакционного периода получается из хорошего сценария полная ерунда. У американцев все наоборот. Мы – «страна наоборот».

Беседовал Артем Лебедев