Павел Крючков

«Поэзия - это удовольствие и радость…»

В рамках традиционных «Фединских чтений» состоялся приезд в Саратов редактора отдела поэзии журнала «Новый мир», научного сотрудника «Дома-музея Корнея Чуковского в Переделкине» – Павла Крючкова, с которым мы и поговорили о поэзии, о журнале «Новый мир», о творчестве и о счастье. Об этом и не только, читайте в эксклюзивном интервью нашему журналу.

 

– Павел Михайлович, поэзия – это цель или это средство?

 

– Для cтихотворца или для читателя?

– Для того и другого…

 

– Я не знаю, как ответить на этот, несколько искусственный, как мне кажется, вопрос. Разве попробовать поразмышлять вслух, при вас. Средство, говорите? Тогда, в идеальной перспективе, для человека пишущего – это поиск и утверждение Божественной гармонии (если мы, конечно, не говорим о поэзии сугубо «головной»). Давайте согласимся, что поэзия – есть наивысшая форма человеческой речи, стало быть, ее искусные носители – на одной линии с теми, кто в античные времена назывался олимпийцами.

Что же до цели… Это, видимо, нечто заведомо понятное и достижимое, нечто такое, что можно обозначить и описать. Но ведь мы с вами знаем, что поэт очень часто начинает стихотворение, даже не предполагая, куда оно его заведет. Об этом говорил в своей нобелевской лекции Бродский.

Подобные «нащупывания» мне кажутся, извините, делом праздным. Они вынуждают формулировать какие-то, если не самоуверенные, то уж точно искусственные вещи. Но, кстати, если говорить о законченных определениях, то более всего мне нравится то, что однажды сказал Василий Андреевич Жуковский: «поэзия – есть Бог в святых мечтах земли». Вот это хорошо.

… Давайте я лучше переиначу ваши слова о поэзии применительно к моей редакторской работе? И притом без всякого противопоставления – в доверительно-шутливой интонации. Хотите?

– Любопытно, как вы это сделаете. «И цель и средство»?

 

– Почти. В моем случае, поэзия – это, конечно, удовольствие и радость. При этом заметьте, – я заведую соответствующим отделом в редакции журнала «Новый мир», но сам стихов не пишу. Это редкий, если не сказать, уникальный случай. Конечно, сейчас я говорю о лучших своих минутах, о впечатлении от чьих-либо талантливых стихотворений, – а не о рутинном чтении «самотека» (где, кстати, изредка встречаются отчетливые проявления поэтического таланта). Конечно, читать приходится много и в этом есть какая-то своя опасность.

– Опасность девальвации восприятия?

 

– Можно сказать и так. Но это, слава Богу, не относится к классическим именам, к тем, чьи поэтические репутации давно сложились, кто, собственно, и представляет, каждый по-своему, сегодняшнюю поэзию. Имен – много, но давайте я назову хотя бы нескольких поэтов старшего и среднего поколений, – оговорившись, что это лишь начало списка. Итак, Олег Чухонцев, Юрий Кублановский, Светлана Кекова, Бахыт Кенжеев,  Ирина Евса, Андрей Анпилов, Марина Бородицкая, Игорь Вишневецкий…

    

 – А из тех, кто относится к сегодняшним тридцатилетним-сорокалетним?

 

– Скорее, к сорокалетним. С ходу попробую назвать Анну Логвинову и Марию Маркову, Екатерину Соколову и Андрея Гришаева, Анну Золотареву и Владимира Козлова… 

– Допустим, что чтение новых текстов этих авторов – и есть ваши «лучшие минуты» в редакторской работе. А что же – худшие?

 

– Редакторская жизнь устроена напряженно: отбор стихотворений, вынужденные отказы и сопряженные с этим долгие разговоры, очередность выпуска той или иной подборки, премиальные какие-то штуки… Здесь много своих подводных течений. Лучше я отвечу вам былью, которую уже кому-то рассказывал. Когда я только приступил к обязанностям заведующего отделом поэзии, то встретил, помню, на переделкинских дорожках, поэта Олега Чухонцева. Он посмотрел на меня внимательно и сказал: «Не поздравляю. Расстрельное место». Я сразу же засмеялся, но довольно скоро понял, что именно Олег Григорьевич имел в виду. 

Вы ведь догадываетесь, что поэты – люди нервные. Это я говорю сейчас без всякого знака. Просто нервные. Всякий художник – он, знаете, немного нервный человек. Он от очень многих вещей зависим. Отчуждение текста от написавшего его, выход поэта на публичное пространство, и вот сама эта дорога – от написания текста – до публикации его в журнале, – сопряжены с многими нюансами… Это и личное взаимоотношение поэта с главным редактором и со мною, да и, в конце концов, – просто та или иная реакция на публикацию, как говорил Пастернак –  внутри корпорации.

Все это связано с некоторым напряжением.

– Согласны ли вы с мнением о том, что успех состоит только в одном – в способности прожить жизнь так, как ты этого хочешь?

– Понятия «успех» нет в моем лексиконе. Я, конечно, очень плохой, но все-таки – христианин, и думаю, что цель жизни связана, коротко говоря, с желанием понять, догадаться или хотя бы приблизиться к пониманию того, ради чего ты здесь появился… Простите за торжественные слова, но по-другому тут и не скажешь. Какой успех?

– Цель творчества – самоотдача…

– О каждом из нас, Артем, есть, я думаю, какой-то Божественный замысел. А ведь можно прожить жизнь, и вообще ничего не узнать. И – не понять, зачем все это было, для чего. Для того, чтобы износить тридцать пар штанов?

– Смысл жизни и счастье как-то связаны между собой?

– Я не вполне понимаю, что это такое счастье.

– На свете счастья нет, но есть покой и воля…

- Может быть и так (улыбается). Я не знаю.

– Существуют ли определенные признаки, которые присущи всем творческим людям?

– Существуют, и их довольно много. Я думаю, что один из главных признаков состоит в особом переживании художественной реальности, иначе, нежели у всех остальных. Для них – это вторая, параллельная жизнь.

– Можете ли вы сказать о себе, что вы – фаталист? В жизни все предопределено или мы предопределяем судьбу сами?

– Догадываюсь только, что за моим плечом стоит ангел-хранитель, а я своей безобразной жизнью доставляю ему немало страданий…

В каком-то смысле, конечно, фаталист.

– Что вам больше всего вам нравится в своем деле?

– Мне трудно ответить на этот вопрос мгновенно, потому что у меня несколько дел: редактор, литературный критик, научно-музейный работник, радиожурналист, звукоархивист, в конце концов.

Если бы меня спросили, что объединяют все эти «линии», на что я обращаю особое внимание, – то я ответил бы так: непосредственный отклик.

Он-то и показывает, каков был мой профессиональный и человеческий уровень. Это очень ценно.

– Почему журнал «Новый мир» носит такое название? Из истории. Ведь еще у Шекспира встречается в «Буре» подобное словосочетание: «И как хорош тот новый мир, где есть такие люди». У Данте есть строки о новом мире. Если говорить о нашей стране, то в 1925 году Луначарский создал «Новый мир», а в 1935 году Олдос Хаксли написал роман - «О дивный новый мир»…

 

– Почему именно такой оборот, в общем-то, понятно. 1925 год мыслился как новый год молодой советской республики, наконец, закончилась гражданская война. Наступил новый мир. Сегодня этимология отлетела от названия журнала. Когда мы говорим: «Большой театр», мы же не размышляем о его размерах, правда? Так же и здесь. Новый мир – это просто старейший культурный бренд.

Впрочем, не имея «памяти названия», он, возможно, бессознательно старается ее нащупать… Сегодня это журнал, который пытается представить читателю актуальный срез новой литературы.

И, напоследок, такой вопрос: как уживаются в поэзии север и восток? Вот, например, у Олега Митяева: «Сквозь одуванчиков замять, движется полк на восток»…

 

– А вы – мастер художественных вопросов. Уживаются точно так же, как уживаются муж с женою, как левая рука с правой, как ложка с тарелкой.               

В моей душе они прекрасно уживаются, для меня – это модель гармонии. Если же говорить о России, то я очень люблю русский север и еще больше люблю русский юг.

Беседовал Артем Лебедев

 

Фото Анастасия Некрасова