«Талант музыканта состоит в том, чтобы сделать жизнь немузыкального большинства чуть лучше…»
Сергей Летов – известный российский музыкант, саксофонист, импровизатор. На счету С. Летова огромное количество работ с поэтами (Д. Приговым, Л. Рубинштейном и др.), писателями (В. Сорокиным, Н. Садур и др.), музыкантами: от «Гражданской обороны» до группы «Ва-Банк» и 25/17. С ним мы поговорили о его предках, происхождении фамилии «Летов», роке, «Поп-механике», Дмитрии Александровиче Пригове и книге Сергея Федоровича Летова – «Кандидат в Будды». Об этом и многом другом читайте в эксклюзивном интервью нашему журналу.
- Сергей Федорович, Вы недавно в фейсбуке выложили фотографии Ваших предков, проживавших некогда в селе Голухино Ординского района Пермской области. Знаю, что Ваш дед был казаком, Ваша бабушка из купеческой семьи, а отец из уральских крестьян. Расскажите о Вашей семье. Принято ли было в семье играть и петь? Поощрялось ли занятие пением? Можете рассказать подробно?
- О предках отца из села Голухино Ординского района Пермской области я знаю не так много - меня воспитывала в основном ведь бабушка, мать моей матери. Поэтому большая часть переданных мне воспоминаний касалась Семипалатинска и Ерыкаловых. Родители же работали и много времени посвящали своим профессиям, а сначала получали высшее образование, мама была врачом-невропатологом, папа служил офицером в Советской Армии, окончил педагогический институт в Омске. И мать, и отец любили петь, и часто пели на два голоса классические русские романсы. Со слов отца я знаю, что его назвали Федором в честь деревенского гармониста, который умер незадолго до его рождения. Как это было принято в офицерских семьях в СССР, меня стали учить играть на фортепьяно, еще до того, как я пошел в школу. Ходил в Дом Офицеров в Омске, он находился неподалеку от крепости в которой отбывал срок Ф.М. Достоевский. При этом поначалу пианино дома не было, жили мы на улице Таубе в бараке, бывших конюшнях Колчака, как и другие офицерские семьи, в страшной тесноте, туалет был на дворе, в коридоре шумели керогазы (это такие примусы были в 60-х).
В 1965 году семья переехала в новую трехкомнатную квартиру в Чкаловском поселке. Вскоре родители купили для меня фортепьяно. Я проучился в музыкальной студии 5 лет, после чего студию эту ликвидировали к моему большому сожалению. На том мои детские занятия музыкой прекратились. Я увлекся физикой, химией и математикой и поступил в физико-математическую школу-интернат в Новосибирском Академгородке. Когда приехал домой на каникулы, обнаружил, что пианино родители продали. А Игорю, моему брату купили акустическую гитару. Насколько мне известно, занимался он на ней исключительно самостоятельно. Нот он не знал.
- Почему же у вас такая фамилия – «Летов»? Сразу вспоминается старинное слово – «лета», обозначающее годы…
- Честно говоря, мне это доподлинно неизвестно. К своей книге «Кандидат в будды» я планировал такую «альтернативную» биографию на обложку – про то, как я якобы был еще мальчиком похищен китайскими контрабандистами из летнего детского садика для продажи в монастыри Тибета на роль будды (из текстов Петра Капкина). Ну, примерно в этом направлении я дал в главе о предках альтернативное толкование происхождения фамилии «Летовы». Вот, мол, когда-то на территории нынешних Калужской и Московской областей проживали языческое литовское племя голядь, сопротивлявшиеся христианизации славянами, пришедшими из Киевской руси. Если немцы в представлении этих славян – «немые», то «летва некрещеная» - глухие. Они оставили после себя массу топонимов, в которых чередуются «Летва» и слова с Г Л Х – ну, скажем, село Глухово в XVI, Летово – в XVII, Глухино в XVIII. Мой отец из села Голухино, в котором почти половина жителей были Летовы.
В общем, такая псевдонаучная игра…
Тем не менее, когда я впервые приехал в Каунас, меня спрашивали: не было ли у меня предков-литовцев?
Однажды в какой-то ТВ-передаче о норвежских саамах, крещеных еще во времена Ивана Грозного и получивших от него охранную грамоту, услышал, что у них популярны три фамилии – Романовы, Михайловы и Летовы (!).
- Поговорим о роке. Вы не понаслышке знаете о рок музыке, несмотря на то, что сами сейчас в своей сольной творческой деятельности предпочитаете заниматься фри-джазом. Теоретик, историк джазовой и рок музыки, джазмен – Алексей Козлов в своей книге - «Рок. Истоки и развитие» пишет, что есть несколько подходов к рок-музыке: первый - это преобладание в роке социального или музыкального фактора и второй: рок, как особый вид музыкального искусства. Первый подход характеризуется тем, что рок – это такое сугубо социальное явление. «Главное, чтобы была социальная острота, протест, вызов, смелость, а есть ли за этим музыка, какова она по стилю и по качеству, вообщем-то неважно», - пишет Козлов. Другой взгляд на рок исходит от тех, кто по призванию исполняет эту, а не другую музыку. Здесь во главу угла ставится мастерство: виртуозная техника, сыгранность, умение передать драйв, особое вокальное искусство, мастерство импровизации, владение формой, наличие особого «блюзового» чувства. Вы играли со многими отечественными рок-группами («Аквариум», «ДДТ», «Алиса», «Акцыон», «Гражданская оборона»), знаете рок-котел изнутри. Можно ли вас назвать теоретиком рока? Вам, судя по всему, как музыканту, ближе второй подход к такому обширному, всеобъемлющему явлению, как рок…
- Я не являюсь теоретиком ни отечественного рока, ни тем более зарубежного. Так сложилось, что меня довольно рано - еще в начале 80-х стали приглашать выступать и записываться с самодеятельными рок-группами. Пожалуй, первой группой, с которой я пробовал репетировать, был ленинградский «Марафон», который репетировал в Тосно. Это произошло с подачи Миши Малина, адепта ноль-музыки. А вот группой, с которой состоялось первое выступление на сцене - и сразу на Первом фестивале Ленинградского рок-клуба - был «Аквариум». Пригласил меня Сергей Курехин. С тех пор было очень много разного рода сотрудничеств: и выступлений, и записей, и сейчас, когда я отвечаю на этот вопрос, я собираюсь на концерт с «Ва-Банком». Я не очень похожу на рокера - лысый пожилой человек... Для меня эти приглашения - своего рода загадка.
Возможно, рок-музыканты стремятся к свободе, и поэтому фри-джазовый музыкант для них предпочтительней ресторанного? Тогда, в 80-е большая часть саксофонистов играли (исключительно за деньги) песни для клиентов разного рода ресторанчиков, играть надо было в определенной манере, избавится от которой было бы для них на рок-концерте нелегкой задачей, даже если таковая осмыслялась. В отличие от 90-х, когда благодаря «шансону» эта блатная романтика как бы легализовалась, в 80-е она в рок-музыке была еще совершенно неприемлема. Выступления самодеятельных рок-групп в начале 80-х - были бесплатными, или весьма малобюджетными.
Ну, а для меня было интересно, так или иначе, включить свои соло в тот или иной контекст - да еще на широкой публике. Наиболее известным фри-джазовым музыкантом, начавшим сотрудничать с панками, был саксофонист Лол Коксхилл, а у нас - пианист Сергей Курехин, оказавший на меня большое влияние. Эстетику рокеров можно было не разделять, это был интересный культурный эксперимент, своего рода коллажирование.
- Вас много раз спрашивали о Сергее Курехине. Как вы думаете, название группы Курехина – «Поп-механика», придуманное джазовым критиком Е. Барбаном в 80-х, точно отражает суть группы?
- Не знаю. Разве название может отразить суть группы? Да и группа ли «Поп-механика»? Это оркестр Сергея Курехина. В 1984 году Курехину нравилась группа DEVO, которая как-то «механически» двигалась на концертах. Вот решил Курехин переименовать Crazy Music Orchestra в Популярную Механику. Попмех. Название прижилось.
- С середины 80-х вы начали выступать с московскими концептуалистами – Л. Рубинштейном, Д. Приговым. В интервью вы признаетесь, что выступления с ними были для вас такими же важными, как концерты или записи с группой ДК. Можно ли сказать, что авангардная андеграудная музыка тяготеет к поэзии? Каким вам запомнился Дмитрий Александрович Пригов? Вспомните, пожалуйста, несколько ярких эпизодов, связанных с ним…
- С Д.А. Приговым и Львом Рубинштейном я познакомился дома у Андрея Монастырского, наиболее активного участника перформанс-группы «Коллективные действия». В его двухкомнатной квартире на улице Цандера по четвергам происходили такие неформальные встречи с неофициальными преимущественно концептуальными художниками и литераторами. Там я познакомился с Владимиром Сорокиным, Всеволодом Некрасовым, Ильей Кабаковым, Юрием Лейдерманом, Ириной Наховой, Эриком Булатовым, группой «Мухоморы», и многими другими, которые представляли довольно узкий круг московского концептуализма.
Я начал участвовать в акциях Коллективных Действий с 1984 года. Чуть позже через братьев Алейниковых, создателей параллельного кино, познакомился с их соседями - Анатолием Жигаловым и Натальей Абалаковой, которые образовывали семейную перформанс-группу «ТОТАРТ».
Первое выступление с Д.А. Приговым состоялось в посольстве республики Мальта в Москве вместе с моей группой «Три»О». Вышло два компакт-диска - с «Три»О» и с Алексеем Борисовым. Есть и неизданный до сих пор материал. В последние годы Дмитрия Александровича мы стали реже выступать с ним вместе, это связано с тем, что мое место занял его семейный проект с сыном Андреем и женой сына - Наталией Мали.
Однажды Пригов и Рубинштейн предложили мне выступить с ними в трио в галерее L - перформанс по «Горю от ума» Грибоедова. Сотрудница Гете-института (Институт немецкой культуры) захотела осуществить аналогичный проект в Гете-институте. И такой проект удалось реализовать на юбилее Гете/А.С. Пушкина, который отмечался в московском ТЮЗе. К перформансу я привлек австрийско-германского концептуалиста Герда Гшвендтнера и танцовщиц Класса Экспрессивной Пластики. Гете-институт стал активно поддерживать меня в 90-е и подтолкнул меня к импровизированному музыкальному сопровождению немых фильмов, проекту, ставшему очень важным и успешным для меня в последующие годы (грант Президента РФ, музыкальное сопровождение первого русского полнометражного фильма «Оборона Севастополя» на канале ВГТРК «Культура»).
В 1998 году в западно-австрийской провинции Форарльберг высадился довольно внушительный десант московских концептуалистов: Андрей Монастырский, Рубинштейн, Пригов (с которым я вместе выступал), местный театр поставил пьесу Владимира Сорокина «Hochzeitsreise» - «Свадебное путешествие» на мою музыку (фонограмма), при этом я играл на бас-кларнете на премьере. Интересно, что происходил этот фестиваль в Доме привратника того самого иезуитского колледжа, в котором учился Нафта - персонаж «Волшебной горы» Томаса Манна.
Московский концептуализм имеет отношение скорее не к музыке, а к саунд-арту. Неслучайно в Польше выпустили несколько лет назад антологию восточно-европейского саунд-арта коммунистической эпохи, и самый большой трек на этом диске представлял именно фонограмму акции «Коллективных Действий» - «Музыка внутри и снаружи», в которой и мне довелось принять участие. Записана она была целиком на улице Академика Королева, и мои музыкальные инструменты, и будильник, и трамваи, и буддийская раковина...
- Кстати, о «буддийских раковинах»… В 2014 году у вас вышла книга - «Кандидат в Будды». В одном из интервью вы сказали, что для вас ближайшее духовное течение - это даосизм. Расскажите о книге: о чем она, как долго писалась, какие цели вы ставили перед собой, и еще поведайте, пожалуйста, о последней поездке на родину даосизма – Китай.
- В конце прошлого века израильский культуртреггер - Денис Иоффе предложил мне написать заметки о Сергее Курехине. В результате по его инициативе я стал писать эссе для интернет-портала - «Топос», до 4 текстов в месяц, своего рода путешествия во времени и в пространстве. Петербуржский поэт - Аркадий Драгомощенко порекомендовал мне собрать эти эссе в книгу. Ничем подобным я, тем не менее, не занимался до тех пор, пока Анна Черниговская, вдова «Дюши» Романова («Аквариум») не приехала в Москву и не заключила со мной договор на книгу для новой non-fiction серии издательства «Амфора». В начале 2008 года такая книга была готова, но в феврале умер брат, вскоре сама Анна уехала в Лондон, и книга как-то подвисла...
Прошли годы, и владелец «Амфоры» спросил моего совета по поводу издания книги о Егоре Летове. Я при случае напомнил ему про собственную книгу. Пришлось немного подкорректировать ее, чуть подсократить, и в 2014 она увидела свет!
В Китае, собственно говоря - в Гонконге, я побывал на гастролях вместе с театром на Таганке. Привезли спектакль в постановке Ю.П. Любимова – «Марат и маркиз де Сад», музыку к которому я написал в 1998 году. Более 20 лет я играл в этом спектакле на саксофонах, флейтах, бас-кларнете и др. инструментах. Спектакль этот объездил весь мир - Авиньон, Япония, Южная Корея, США, многие европейские страны.
Даосистские кумирни в Гонконге меня не впечатлили, зато я совершил поездку на остров Лантау, где находится самая большая в мире статуя Будды, обедал в буддийском монастыре.
Однако самое яркое впечатление о Китае - это не посещение Китая, а чаепитие в Москве с Владимиром Вячеславовичем Малявиным (синолог, доктор исторических наук, профессор.- Прим. ред.), которое состоялось в чайном домике в саду - «Эрмитаж» после каллиграфического перформанса Виктора Николаева, в котором я играл на китайских традиционных инструментах. В то время В.В. Малявин был, как бы официальным неофициальным представителем России в Тайване. Неофициальным, так как официально Тайвань не был признан КНР.
- Поговорим о современной российской фри-джазовой музыке. Можете назвать коллективы, которые, по вашему мнению, заслуживают внимания сейчас?
- Не могу ответить как-то особо информативно ответить на Ваш вопрос. Я не музыковед, не журналист. Весьма нечасто бываю на концертах, в которых не принимаю участия. Как-то ничто меня не цепляет… Профессиональные музыканты не всегда бывают внимательными слушателями. Я и компакт-диски почти перестал покупать. У меня десятки подаренных мне дисков, которые я даже распаковать не удосужился.
- В интервью вы говорите: «артист из романтического безумца превратился в ремесленника». Раньше, говорите вы, музыкант был небожителем, властителем дум, все на него равнялись, все хотели с ним общаться, а сейчас «прежнего ореола божественности уже нет». Вас это тяготит?
- Нет, не тяготит совершенно. Мне скорее импонирует роль ремесленника, музыкального «работника». Недостатка внимания к себе, желания общаться я не вижу - наоборот, за интервью ко мне обращаются не реже 2-3 раз в месяц.
В профессиональной среде в то же время еще наблюдаются пережитки этой романтической концепции композитора-демиурга. Очень многие появления в академической музыке, своим происхождением обязаны прошлому. Музыкант в XVIII веке был исключительно малозначительным персонажем, находился в услужении у более важных особ. С этим связаны и униформа музыкантов, и ритуалы их сценического поведения. Во времена Бетховена и романтиков, происходит своего рода бунт против сословных ограничений. И пафос этого бунтарства не теряет своего пыла до сих пор. Конечно, зачастую музыканту, особенно композитору хочется мыслить себя автономным, самодостаточным. Но на самом деле это не так. Общество может позволить себе кормить музыканта только если созданы материальные предпосылки для этого, своего рода избыток, излишек. Мы, музыканты, занимаемся любимым делом благодаря тому, что массы людей занимаются совершенно неприятными и неинтересными делами всю жизнь, обеспечивая все наши материальные потребности. Поэтому проявления высокомерия по поводу неподготовленности, дурновкусия, примитивности публики совершенно неуместны. Возможно, общение с московскими концептуалистами подсказало мне, как важен контекст. Не настаивать на своем, а делать то, что нужно, в каждой ситуации, в каждый момент времени. Талант музыканта состоит в том, чтобы сделать жизнь немузыкального большинства чуть легче, чуть интереснее, чуть лучше.
В качестве примера хотелось бы привести историю о посещении мною в 2013 году Керченской зоны особого режима. Это тюрьма, в которой сидели преступники, осужденные исключительно за тяжкие правонарушения на 10 и более лет. И вот в порядке шефства участники российско-украинского литературного фестиваля - «Боспорский форум» дали там концерт. Обстановка мрачная, давящая. Поэты читали стихи для согнанных в актовый зал заключенных - в сопровождении конвоиров, я играл соло на винтажном C-Melody саксофоне. В конце мероприятия, когда наступила пора прощаться, от заключенных послышались выкрики – «Нет, пусть саксофон еще поиграет!!»
Я полагаю, что это лучшее признание для музыканта, не сравнимое ни с какими отзывами музыковедов и музыкальных критиков.
Беседовал Артем Лебедев
Фото Олег Данилович