Ирина Роднянская – литературный критик, литературовед, лауреат премии Александра Солженицына, автор литературоведческих книг: «Художник в поисках истины», «Литературное семилетие», «Движение литературы».

Каждый ее штрих к литературному портрету талантливых современников (А.И. Солженицын, А.С. Кушнер, А.Г. Битов, О. Г. Чухонцев), по-своему, уникален, и говорит о высокой любви к русской литературе, и преданности делу всей ее жизни. С ней мы поговорили о детстве, главной книге Александра Исаевича Солженицына, Битове-пушкинисте, поэзии Александра Семеновича Кушнера, и поэтической строчке, которая служит «девизом» по жизни.

  - Ирина Бенционовна, Вы являетесь лауреатом престижной премии им. Солженицына. Какая из книг Александра Исаевича для Вас главная, и почему?

- Главные  для  меня сочинения  А. Солженицына: «Один  день Ивана Денисовича», «Архипелаг ГУЛАГ» и  «Красное Колесо».  Первая повесть (или «рассказ», как  определяет  ее сам автор)  потрясла наше поколение не только  неслыханной  доселе в печати  правдой, но и абсолютным  художественным совершенством (какого писатель, возможно, с тех пор и не достигал). Она резко подняла  наличную тогда  планку искусства словесности. Это было незабываемо.  «Архипелаг…» - гражданский подвиг писателя, перевернувший не  только советское  общество, но и мировое, притом,  что литературные  достоинства «художественного исследования» тоже  чрезвычайно высоки, насыщенность  публицистического стиля  автора   сравнима с лучшими текстами А.И. Герцена (а, возможно, и превосходит  последние). Эпопея «Колеса» («Повествования  в отмеренных сроках») еще по-настоящему не прочитана (за исключением  незаменимого путеводителя по ней – труда А.С. Немзера).  Это  мощная философия истории, выполненная в  ошеломляюще  новаторских  средствах нарратива.

- Ваше первое детское воспоминание?

- Мои первые  детские воспоминания начинаются, пожалуй, с  трехлетнего возраста.  Довоенный Харьков, много солнца в комнатах - осеннего или  зимнего.  Мама,  одевая меня  на прогулку, натягивает шерстяные рейтузы, колючие, - и  это ужасно неприятно. Похоже на  воспоминание  Льва Толстого о  стесняющем   его младенческие движения  свивальнике; но на то  он и гений, чтобы помнить себя с колыбели, а  не с  трех лет, как большинство обычных людей… Есть еще и первые «политические» воспоминания – о какой-то  детской антифашистской  книжке, которую запретили в  1939 году, после пакта Молотова - Риббентропа, и мама  отобрала ее у меня, четырехлетней, уже научившейся читать, по непонятой мне тогда причине. Или в  эвакуации – когда я впервые в  семь  лет услышала  по радио слово «Россия» (до  тех  пор не употреблявшееся), и почему-то мне это  понравилось.

- Строчка из русской поэзии, которая является вашим девизом по жизни?

- У меня нет  какого-либо  девиза в виде  поэтического афоризма. В последнее время в голове всё  звучат  слова Георгия Иванова: «И никто нам не поможет, / И не надо помогать». Поэт написал  это с отчаяния, но меня они очень подбадривают как  предвосхищение  знаменитой  северокорейской  доктрины «чучхэ» («опора на собственные силы»). В качестве общественного рецепта  я ее отнюдь не  рекомендую, но для частной  жизни – в самый раз.

- Недавно ушел от нас Андрей Битов, как мне думается, ощущавший некую связь с Пушкиным - во многих его произведениях, и, прежде всего, в «Пушкинском доме», слышны эти пушкинские отголоски. Можно ли назвать, на Ваш взгляд, Битова - пушкинистом?

- Для Андрея Битова, думаю, Пушкин был самым  главным человеком в русской культуре  и даже истории. Вы совершенно  правы, припоминая, скажем, эпизоды с посмертной маской Пушкина еще в его романе «Пушкинский дом», а  главное – реферат героя  этого романа Льва Одоевцева о Пушкине и  Тютчеве - текст, который Битов  потом  перепечатывал  отдельно и от собственного имени.  Как литератор,  свободный в своих вымыслах  и  замыслах, Битов стоит   на пороге между «народным  пушкиноведением» (ведь у нас каждый грамотный человек высказывается  о  двух предметах – о судьбе России  и  о судьбе Пушкина) и профессиональной  пушкинистикой.  Если  вывод  о  зависти Тютчева к Пушкину можно оставить на совести того же Лёвы Одоевцева, если в раскручивании истории с зайцем, перебежавшим  суеверному поэту  дорогу и спасшим его от участия в восстании  14  декабря (а также  в  хлопотах о памятнике  этому  зайцу), еще много   литературной игры, то к последующим, собственно  исследовательским  работам  Битова на пушкинскую тему стоит отнестись вполне серьезно. Гипотеза о том, что в  «Путешествии в Арзрум» встреча с  телом Грибоедова,  погруженным на арбу, -  художественный вымысел Пушкина, а не реальное событие, кажется мне  весьма  правдоподобной и аргументированной с  немалой  тонкостью.  А занятия  последним  годом  жизни Пушкина, «предполагающего жить», в особенности же, попытка реконструировать  «каменноостровский цикл» и порядок  стихотворений и набосков в нем ставят  Битова-пушкиноведа едва ли не в один ряд с Владиславом Ходасевичем.

- В аннотации к книге Кушнера «Над обрывом» вы пишете: «Влиться в неиссякающее течение, продолжить его и продолжиться в нем... - в этом, собственно, и заключалось первое своеобразие Александра Кушнера. Он воскресил для нашей поэзии «частного человека», столкнув его конечную участь с необозримым культурно-историческим, географическим, и космическим пространством...». Как и когда состоялось ваше знакомство с поэзией Александра Семеновича? 

- С Александром  Семеновичем  Кушнером я  лично познакомилась  очень давно, параллельно с чтением его дебютной книжки стихов «Первые  впечатления»; нас  свела  его   добрая московская  знакомая, а моя подруга - Галина Петровна  Корнилова, нескрываемый адресат его ранней  любовной  лирики. Кушнер  для меня – по  чистоте  тона, по владению классической и в то же время безошибочно узнаваемой  индивидуальной  интонацией, по красоте стиха, по гармоничному  равновесию   и нераздельности тем частного и всеобщего существования -  один  из  самых важных поэтов  последнего полустолетия. Не стану  здесь  писать  об этом подробнее,  отсылая ко 2-му  тому своего   двухтомника «Движение  литературы», где собраны мои основные статьи  о его поэзии, в том  числе  о миросозерцательных  схождениях и расхождениях с ним. Вообще, я имею счастье  принадлежать к тому  литературному поколению, которое  дало  Андрея Битова, Александра Кушнера и  Олега Чухонцева – фигур, по-человечески мне  близких и долгие годы концентрировавших на себе мое внимание как  литературного  критика.

Беседовал Артем Комаров