Ирина Роднянская – литературный критик, литературовед, лауреат премии Александра Солженицына, автор литературоведческих книг: «Художник в поисках истины», «Литературное семилетие», «Движение литературы».
Каждый ее штрих к литературному портрету талантливых современников (А.И. Солженицын, А.С. Кушнер, А.Г. Битов, О. Г. Чухонцев), по-своему, уникален, и говорит о высокой любви к русской литературе, и преданности делу всей ее жизни. С ней мы поговорили о детстве, главной книге Александра Исаевича Солженицына, Битове-пушкинисте, поэзии Александра Семеновича Кушнера, и поэтической строчке, которая служит «девизом» по жизни.
- Ирина Бенционовна, Вы являетесь лауреатом престижной премии им. Солженицына. Какая из книг Александра Исаевича для Вас главная, и почему?
- Главные для меня сочинения А. Солженицына: «Один день Ивана Денисовича», «Архипелаг ГУЛАГ» и «Красное Колесо». Первая повесть (или «рассказ», как определяет ее сам автор) потрясла наше поколение не только неслыханной доселе в печати правдой, но и абсолютным художественным совершенством (какого писатель, возможно, с тех пор и не достигал). Она резко подняла наличную тогда планку искусства словесности. Это было незабываемо. «Архипелаг…» - гражданский подвиг писателя, перевернувший не только советское общество, но и мировое, притом, что литературные достоинства «художественного исследования» тоже чрезвычайно высоки, насыщенность публицистического стиля автора сравнима с лучшими текстами А.И. Герцена (а, возможно, и превосходит последние). Эпопея «Колеса» («Повествования в отмеренных сроках») еще по-настоящему не прочитана (за исключением незаменимого путеводителя по ней – труда А.С. Немзера). Это мощная философия истории, выполненная в ошеломляюще новаторских средствах нарратива.
- Ваше первое детское воспоминание?
- Мои первые детские воспоминания начинаются, пожалуй, с трехлетнего возраста. Довоенный Харьков, много солнца в комнатах - осеннего или зимнего. Мама, одевая меня на прогулку, натягивает шерстяные рейтузы, колючие, - и это ужасно неприятно. Похоже на воспоминание Льва Толстого о стесняющем его младенческие движения свивальнике; но на то он и гений, чтобы помнить себя с колыбели, а не с трех лет, как большинство обычных людей… Есть еще и первые «политические» воспоминания – о какой-то детской антифашистской книжке, которую запретили в 1939 году, после пакта Молотова - Риббентропа, и мама отобрала ее у меня, четырехлетней, уже научившейся читать, по непонятой мне тогда причине. Или в эвакуации – когда я впервые в семь лет услышала по радио слово «Россия» (до тех пор не употреблявшееся), и почему-то мне это понравилось.
- Строчка из русской поэзии, которая является вашим девизом по жизни?
- У меня нет какого-либо девиза в виде поэтического афоризма. В последнее время в голове всё звучат слова Георгия Иванова: «И никто нам не поможет, / И не надо помогать». Поэт написал это с отчаяния, но меня они очень подбадривают как предвосхищение знаменитой северокорейской доктрины «чучхэ» («опора на собственные силы»). В качестве общественного рецепта я ее отнюдь не рекомендую, но для частной жизни – в самый раз.
- Недавно ушел от нас Андрей Битов, как мне думается, ощущавший некую связь с Пушкиным - во многих его произведениях, и, прежде всего, в «Пушкинском доме», слышны эти пушкинские отголоски. Можно ли назвать, на Ваш взгляд, Битова - пушкинистом?
- Для Андрея Битова, думаю, Пушкин был самым главным человеком в русской культуре и даже истории. Вы совершенно правы, припоминая, скажем, эпизоды с посмертной маской Пушкина еще в его романе «Пушкинский дом», а главное – реферат героя этого романа Льва Одоевцева о Пушкине и Тютчеве - текст, который Битов потом перепечатывал отдельно и от собственного имени. Как литератор, свободный в своих вымыслах и замыслах, Битов стоит на пороге между «народным пушкиноведением» (ведь у нас каждый грамотный человек высказывается о двух предметах – о судьбе России и о судьбе Пушкина) и профессиональной пушкинистикой. Если вывод о зависти Тютчева к Пушкину можно оставить на совести того же Лёвы Одоевцева, если в раскручивании истории с зайцем, перебежавшим суеверному поэту дорогу и спасшим его от участия в восстании 14 декабря (а также в хлопотах о памятнике этому зайцу), еще много литературной игры, то к последующим, собственно исследовательским работам Битова на пушкинскую тему стоит отнестись вполне серьезно. Гипотеза о том, что в «Путешествии в Арзрум» встреча с телом Грибоедова, погруженным на арбу, - художественный вымысел Пушкина, а не реальное событие, кажется мне весьма правдоподобной и аргументированной с немалой тонкостью. А занятия последним годом жизни Пушкина, «предполагающего жить», в особенности же, попытка реконструировать «каменноостровский цикл» и порядок стихотворений и набосков в нем ставят Битова-пушкиноведа едва ли не в один ряд с Владиславом Ходасевичем.
- В аннотации к книге Кушнера «Над обрывом» вы пишете: «Влиться в неиссякающее течение, продолжить его и продолжиться в нем... - в этом, собственно, и заключалось первое своеобразие Александра Кушнера. Он воскресил для нашей поэзии «частного человека», столкнув его конечную участь с необозримым культурно-историческим, географическим, и космическим пространством...». Как и когда состоялось ваше знакомство с поэзией Александра Семеновича?
- С Александром Семеновичем Кушнером я лично познакомилась очень давно, параллельно с чтением его дебютной книжки стихов «Первые впечатления»; нас свела его добрая московская знакомая, а моя подруга - Галина Петровна Корнилова, нескрываемый адресат его ранней любовной лирики. Кушнер для меня – по чистоте тона, по владению классической и в то же время безошибочно узнаваемой индивидуальной интонацией, по красоте стиха, по гармоничному равновесию и нераздельности тем частного и всеобщего существования - один из самых важных поэтов последнего полустолетия. Не стану здесь писать об этом подробнее, отсылая ко 2-му тому своего двухтомника «Движение литературы», где собраны мои основные статьи о его поэзии, в том числе о миросозерцательных схождениях и расхождениях с ним. Вообще, я имею счастье принадлежать к тому литературному поколению, которое дало Андрея Битова, Александра Кушнера и Олега Чухонцева – фигур, по-человечески мне близких и долгие годы концентрировавших на себе мое внимание как литературного критика.
Беседовал Артем Комаров