«В литературе все меньше мужского…»

Из беседы с поэтом, публицистом и редактором Игорем Паниным мы узнаем, что охотники – люди без комплексов, а поколение «сорокалетних» – это последние из могикан русской литературы. Прав ли он в своих утверждениях? Трудно ответить однозначно. Отметим лишь, что вопросы, поднимаемые Паниным в его публицистике, критике или интервью, всегда остры и неординарны.

 – С момента выхода вашей книги стихов «Мертвая вода» прошло уже 8 лет. Не планируете ли Вы в обозримом будущем издать новую поэтическую книгу? Вроде разговоры велись в Фейсбуке...

– Ну почему же? После «Мертвой воды» у меня вышел стихотворный сборник «Кровосмешение»; название провокационное, но на самом деле там тексты разных лет, ранние и поздние – как бы молодая кровь и зрелая. Потом появилась совместная с Евгением В. Харитоновым «Книга о…», в которую вошли две наши поэмы. Просто, в отличие от «Мертвой воды», эти издания не были рассчитаны на широкий круг читателей, а потому и не все их заметили. Ну и тираж был небольшим. Три года назад у меня выходила книга интервью «101 разговор с Игорем Паниным» под 500 страниц, два года назад – книга публицистики «Чужие» на 400 с лишним страниц. Я, в общем, издаюсь периодически, какие-то книжки продаются в магазинах. Просто я считаю, что нет смысла постоянно что-то выпускать. Книга должна быть окончанием определенного этапа и состоять из лучших текстов. Вот поэтому нового поэтического сборника пока нет. Я его готовлю потихоньку, вполне возможно, он появится после нового года, если я допишу и перепишу те вещи, что запланировал.

– Скажите, для поэта важно, чтобы состояться, переезжать именно в Москву, в столицу, где много издательств, литературных журналов, площадок?

– Сейчас, наверное, это уже не так необходимо, как раньше. Все-таки интернет легко решает «пространственную проблему»; можно жить в глуши, но при этом задружиться в соцсетях с известными авторами, быть в курсе всех литсобытий, участвовать в конкурсах. Если же под «состояться» подразумевается именно карьера, то да, по-прежнему нужно ехать к московским литчиновникам и долго таскать за кем-то фалды фрака.

– Вот, например, есть опыт Александра Роскова, талантливого архангельского поэта, безвременно ушедшего от нас, о котором вы написали статью «Последний поэт деревни». Ведь о Роскове знают, увы, единицы (я вот узнал о нем из вашей статьи), большинство же о нем не слышали...

– Да, Росков был замечательным поэтом. Я публиковал его стихи лет десять назад в «Литературной газете», когда заведовал там отделом литературы. А потом написал и «посмертную» статью о нем. Жалею теперь, что не сделал для него большего. Но я бы не сказал, что о нем совсем не слышали. Он успел вообще-то получить свою долю известности в конце восьмидесятых, еще при СССР. Тогда его стихи, вышедшие большой подборкой в альманахе «Истоки», привлекли внимание критиков, писателей, он был награжден престижной премией, получил возможность публиковаться в других изданиях, имя его реально прозвучало. Вот я, будучи в то время простым советским школьником, прочитал о нем в журнале. А то, что дальше он не раскрутился – так ведь и сам не стремился к тому. Скромным был человеком, никуда не лез, ни перед кем не лебезил. Считал, что самое важное – это творчество. Ну и смерть, конечно, внесла некоторые коррективы в его планы. Он писал мне незадолго до гибели, что собирается как-то расширить свое присутствие в литературе, издавать новые книжки в Москве, но вот не повезло. Кто знает, что было бы, не попади он под колесо того злосчастного мотоцикла…

– Один интервьюер сказал, что Ваша отличительная черта – резкость. А какие ключевые мужские качества, абстрагировано, гипотетически, Вы можете назвать?

– Резок я бываю только тогда, когда это необходимо. Основные качества для мужчины, как я их вижу, это честность, смелость, благородство. У нас сейчас все меньше мужского остается в литературе, в политике, вообще в обыденной жизни. Раньше принято было восхищаться героями, гибнущими на поле брани, землепроходцами, мореплавателями, летчиками, учеными, отдававшими себя науке. Словом, настоящими людьми. Теми, кто не изображал из себя какую-то величину, а был таким на самом деле. Нынешний герой – это даже не хиппи или панк какой-то, наплевавший на свою судьбу, нет, это пронырливый и расчетливый фрик. Псевдохудожник типа Павленского. Псевдополитик вроде Собчак. Какой-нибудь женоподобный журналист, который вдруг заявляет во всеуслышание, что принадлежит к сексменьшинствам. Как будто в этом есть некая доблесть. Как будто нормальных людей это должно волновать. Вы часто слышите о тех, кто, рискуя своей жизнью, спас утопающего или вынес из горящего дома ребенка? А ведь люди, совершающие такие поступки, зачастую живут рядом с нами. Но мы о них не знаем. Зато похождения фриков, благодаря СМИ, известны в мельчайших подробностях. Надо бы, кстати, статью об этом написать. Так и назвать ее – «Время фриков». Ну вот, опять я резок, видимо…

– Ваше хобби – охота, насколько мне известно. Но есть мнение, что охотники – люди закомплексованные, которые с помощью оружия пытаются что-то такое доказать окружающим, рисуются перед всеми…

– Здесь как раз проявляются комплексы тех, кто подобное утверждает. Вот они-то и озабочены своим статусом и тем, что не могут чего-то такого, на что способны другие. Эти «знатоки» и спортсменов пытаются травить – мол, нет у тех мозгов, а только мышцы. И ученые (и вообще умные люди) им не нравятся – дескать, ботаники. Было бы странно, если б эта категория ценила и охотников… Ведь что такое охота? Своего рода закрытый мужской клуб, в рамках которого можно отлично провести время с друзьями, отдохнуть от дел, позабыть о проблемах. При этом далеко не каждая охота заканчивается выстрелом, важен сам процесс. А такое чувство, как охотничий азарт, – это же настоящая поэзия, о которой до нас с вами написали горы книг! Вот я в ближайшие выходные еду на давно запланированную охоту. Именно на один из этих дней приходится мой день рождения, ну так совпало. И можно было бы встретить его дома, но я не хочу пропускать охоту. Для меня возможность выехать на природу – это и есть праздник, и отличный подарок. Так что я обязательно поеду, а в семейном кругу мы отпразднуем это дело попозже. Ну и где тут комплексы? Перед кем я рисуюсь? Кстати, многие классики русской литературы были заядлыми охотниками, а им уж точно не нужно было никому ничего доказывать.

– Вы весьма плодовитый автор. Мы знаем Вас, как поэта, прозаика, публициста, литературного критика, журналиста. Я что-то упустил из виду?

– Давайте не будем судить обо мне по «Википедии», я вовсе не такой уж плодовитый автор. Да и по поводу даровитости у меня самого немало сомнений. Я, конечно, пробовал себя в разных жанрах, но пробовать – не значит конкретно работать. Если собрать все стихотворные тексты, написанные мною, то они легко уместятся в один небольшой том. А вот собственно журналистики, публицистики и критики наберется томов на десять. И это совсем не радует, я бы предпочел, чтоб все было наоборот. Но работа есть работа, никуда от нее не деться. А еще редактура… Я ведь отредактировал немалое количество романов, повестей, рассказов. Некоторые из этих текстов порой приходилось то ли дописывать, то ли переписывать... Разумеется, за дополнительные (и порой неплохие) деньги. Но это ведь и запланированное убийство времени, которое можно было бы посвятить своему творчеству. Как там у Тарковского:

Для чего я лучшие годы

Продал за чужие слова?

Ах, восточные переводы,

Как болит от вас голова.

Все чаще вспоминаю эти строки, представляя, сколько можно было бы написать своего. Но что сделано – то сделано. Ничего уже изменить нельзя.

– Что вы можете сказать о литературных фестивалях и форумах, так расплодившихся в последнее время?

– Тоже заметили? Они именно что расплодились. Лет десять назад их было гораздо меньше, и часто все это дело тащили на себе увлеченные энтузиасты, тратя собственные средства и обивая пороги скуповатых спонсоров. А теперь подобные проекты нередко финансирует государство. Только вот самим писателям от этого ни холодно, ни жарко. Все делается с одной лишь целью – распилить госсредства. Раньше все жаловались на то, что культура не финансируется. Так вот сейчас она финансируется достаточно неплохо. Находятся немалые деньги и на посредственные кинофильмы, и на экспериментальные театральные постановки (помните, о каких суммах шла речь в «деле Серебренникова»?), и на всевозможные литературные фестивали. Но выиграла ли от этого культура? Да нет же, выигрывают только те, через кого все эти средства проходят.

– Вы видите в нашей литературе молодых талантливых авторов?

– А вы их видите? Вот прямо очень талантливых… Я долгое время занимался в «Литгазете» стихами молодых, но могу сказать, что каких-то серьезных имен не открыл, хотя способных ребят всегда отмечал. Увы, чем моложе сейчас начинающий автор – тем хуже у него и со знаниями, и с владением словом. Люди разучились читать, всю информацию наскоро черпают из интернета, «Войну и мир» или «Евгения Онегина» знают в кратеньких пересказах, стихов наизусть не учат… Понимаете, вот я говорю со студентом Литинститута, который числится на поэтическом семинаре, и выясняется, что он не знаком со стихами Фета. Он день и ночь торчит в интернете, но так и не удосужился прочесть одного из самых тонких лириков в нашей словесности. Каким поэтом он будет? Что напишет? Я думаю, что мы, «поколение сорокалетних», – последние, кто успел по-настоящему прикоснуться к культуре, что-то взять от нее и, пожалуй, внести какой-то свой вклад. Мы сформировались тогда, когда знания по-настоящему ценились. И мы гораздо лучше образованы, чем те, кто пришел после нас. Я сравниваю стихи своих ровесников и тех, кто моложе – так первые на голову выше. И умнее, и талантливее. Объективно.

– В отсутствии талантов виноват интернет?

– Интернет – великое благо, об этом я говорил выше. Но в то же время он и конкретное зло. Это с какой стороны посмотреть. В конце восьмидесятых и начале девяностых люди активнейшим образом читали книги, брали их в библиотеках, стояли за ними в очередях, переплачивали за них букинистам и уличным торговцам. А как расходились номера журналов с какими-нибудь знаковыми новинками! И мы ведь вникали в прочитанное, приучались думать, на самом деле развивали воображение. И если начинали сочинять, то имели вполне конкретное представление о лучших образцах русской поэзии. Теперь такое практически невозможно – люди с самого детства подсаживаются на компьютерные игры, на переписку в соцсетях, на бесконечные селфи. Какое чтение? У них попросту нет на это времени. Ну и когда данный контингент берется за перо, результат вполне предсказуем... Потому я и говорю, что «сорокалетние» – это последние из могикан русской литературы. С «тридцатилетними» все гораздо хуже, но по инерции они что-то успели ухватить. А вот «двадцатилетние» – это уже полный мрак. И повальное стремление писать верлибры – оно ведь тоже от бессилия, от нахрапистой бесталанности, поощряемой столь же малоодаренными культуртрегерами.

– Вы себя как-то ассоциируете с музыкой, и если да, то с какой?

– Моя мама – в прошлом оперная певица. Которая, к сожалению, рано завершила карьеру из-за проблем со здоровьем. Но я с детства слышал дома арии из разных опер в ее исполнении, у нас часто прокручивались пластинки с классической музыкой. До сих пор помню, как я слушал-слушал, а потом вдруг «услышал» концерт Брамса для скрипки и виолончели с оркестром ля минор. И таких открытий в музыке по мере взросления у меня было все больше. Так что если говорить о каких-то музыкальных ассоциациях, то у меня с детства это классика. Под нее и работается очень комфортно. Вот прямо сейчас, когда я пишу ответ на ваш вопрос, у меня в наушниках – «Богатырская» симфония Бородина. При этом я люблю и рок-музыку, особенно тот, настоящий рок 60-70-х. Да и поп-музыку могу послушать, если качественная. Не думаю, что это как-то помогает или мешает творчеству. Скорее всего, прослушивание мелодий никак на создание текстов не влияет. Но я привык к музыке, она звучит у нас в квартире или в моих наушниках постоянно.

– В поэме «Австралия» вы предсказываете крах европейской цивилизации. Так куда катится мир, на ваш взгляд?

– В конце «нулевых», когда появилась эта поэма, некоторые умники пытались надо мной смеяться – настолько невероятным казалось им нашествие мигрантов на Европу. Но вот сейчас оказывается, что я был прав и предугадал это практически за несколько лет до того, как процесс принял лавинообразный характер. Почему я смог это предвидеть, а другие нет – вопрос отдельный. Но я ничего хорошего от будущего не жду. Мне кажется, все произойдет именно так, как я написал. Белое население планеты будет отовсюду вытесняться и подавляться, и в итоге закончит очень плохо. А в мире установятся такие порядки, по сравнению с которым «страшный фашизм», которым нас постоянно пугают, покажется детской шалостью. Досадно, что расхлебывать эту кашу придется нашим потомкам. А мы их не подготовили должным образом…

Беседу вел Артем Комаров