«Литературная критика — это объяснение в любви...»
Екатерина Федорчук — известный литературный критик, писатель, журналист, организатор «Книжного клуба при «Лествице». С ней мы поговорили о книге «По обе стороны вымысла», знакомстве с поэтом Игорем Меламедом, книжном клубе, новой книге.
- Катя, мы знаем тебя не только, как талантливого критика, ученого, но и поэта. Чему ты больше уделяешь времени: поэзии или критике, и как тебе удается это все совмещать?
- Никак не удается. Поэт — это слишком громко сказано. Да, я свой путь в литературе начала со стихов, но не смогла пойти этим путем дальше не слишком удачного дебюта. Есть два-три стихотворения, за которые мне не стыдно. Но поэт — это особая судьба. Не моя. А переход к литературной критике был вполне естественным после филфака. Все-таки, анализировать текст — это то, чему я училась 5 лет в Саратовском государственном университете. Но в принципе, совмещение поэзии и критики — это довольно обычная стратегия для литератора. В этом смысле примером и образцом для подражания для меня является Владислав Ходасевич — не только выдающийся поэт, но и глубокий критик, сказавший самые точные слова о поэзии и поэтах Серебряного века.
- Мераб Мамардашвили писал: «Я истину ставлю выше моей родины и у меня возникает вопрос: многие ли могут поставить истину выше видимого интереса своей родины. А если не могут - то они плохие христиане». Интересны твои соображения на этот счет.
- У меня никогда не возникала в жизни подобного конфликта ценностей. Но вообще говоря, обладание истиной или стремление к истине накладывает на человека определенные обязательства и даже неудобства. Сказано в Евангелии: «…познаете истину, и истина сделает вас свободными». Свобода в истине — это путь отказа и отречения от всего, что приносит временный комфорт, но не совместимо с абсолютом. Так что, да, конфликт истины и всего остального — это и есть наша жизнь. Что касается интересов родины… Мне кажется, сейчас вообще очень мало людей, которые всерьез были бы озабочены некоторыми коллективными интересами. Сейчас на наших глазах происходит глобальный крах идентичности, да просто — крушение старого мира. И есть люди, которые бояться этого процесса, и те, кто с восторгом приветствует гибель устоявшегося. Мне ближе первая позиция. Но самоопределение человека по отношению ко злобе дня не имеет отношения к тому, какой он христианин.
- Твое определение литературной критики?
- Литературная критика — это объяснение в любви.
- В 2018 году вышла книга «По обе стороны вымысла». Почему ты выбрала именно такое название? Какое понятие ты вкладывала в это название?
- Это название моей статьи, посвященной творчеству замечательных писателей фантастов Марины и Сергея Дяченко. Вообще «вымысел» - это основополагающая категория литературной художественности. Об этом замечательно пишет культуролог Владимир Вейдле в книге «Умирание искусства». В моей книги собраны статьи посвященные разным, если так можно сказать, видам вымысла. Я пишу и о реализме, и о фантастике, и о поэзии, которая есть и реализм, и фантастика в одном слове. Смысл живет по обе стороны вымысла, но живет он там, конечно, по-разному. Вот почему я взяла такое название. Ну и вообще, мне просто понравилась эта фраза, которая однажды пришла мне в голову. Мне кажется, она многое объясняет.
- Ты писала в сборнике «По обе стороны вымысла» о произведениях Кучерской, Маканина, Кековой, Бирюковой и других авторах. Насколько твое отношение как профессионального критика к этим произведениям этих авторов коррелируется с твоим читательским отношением к ним? Иначе говоря, ты бралась писать только о тех авторах, которые выражают твою личную симпатию, или были некоторые авторы, которые были подсказаны редакционным заданием журнала «Православия и современности», например?
- Я считаю, что одна из составляющих профессионализма литературного критика заключается в том, чтобы оставаться живым читателем, с живым эмоциональным откликом на текст. Или отсутствием такового. Рефлексия и система аргументацией должна основываться на этом опыте.
Вообще я считаю, что критика бывает разная по характеру, и соответственно стратегия отбора текстов может быть разной. Обозреватель литературного процесса должен именно обозревать поток, отражать тенденции. Но я не обозреватель, я вольной художник, и я выбираю тексты, которые мне близки, интересны как читателю. Есть, конечно, исключения, которые подтверждают правила. В книге «По обе стороны вымысла», например, есть моя рецензия на книгу Григория Дашевского, которую я написала по просьбе редакции. Но я взялась за эту работу, потому что мне показалось, что я что-то поняла про эту книгу, что мне есть, что сказать.
- В статье о Кековой ты пишешь: «Поэтический мир Кековой тяготеет к универсальности как в целом, так и в каждом стихотворении. Космос - это то, что противостоит хаосу и распаду: гармония, музыка сфер и осмысленности». Без сомнения поэзию Светланы Васильевны можно назвать поэзией классика, каноничного классика, в стихах которой легко прослеживается влияние Тарковского, Заболоцкого, Ахматовой и Цветаевой. Можешь выделить самые любимые поэтические сборники Кековой?
- Да, ощущение, что это классика русской поэзии. Думаю, так и есть.
Сборники, стихи — все любимые. «На семи холмах», «Песочные часы», «По пути в Эммаус». Вообще, мне кажется, что ее творчество — это некий единой континуум, пространство поэтического смысла, которые если и делятся на книги, стихи, циклы, то весьма условно. Ранние тексты — 80 — 90 годов более сюрреалистические, современные — более прозрачные, но я люблю и те, и другие.
- Говоря о творчестве Марины Бирюковой ты отмечаешь: «Чувствуется, что ее стихи прошли сквозь сито жесткой внутренней цензуры. Из них изгнаны всякий пафос, вся сентиментальность, все ложное и суетное». У тебя нет впечатления от прочтения стихов Бирюковой, как о некой недоговоренности, недосказанности?
- Нет, у меня есть противоположное ощущение, что в каждом стихотворении Марина Бирюкова стремится высказаться до конца, до полной исчерпанности слова и ситуации. Но жизнь, душа и вера в Бога неисчерпаемы.
- Как состоялось твое знакомство с Игорем Меламедом? Ты ему посвятила статью. В чем актуальность его поэзии сегодня, на твой взгляд?
- С Игорем Меламедом я познакомилась в 2003 году. Мне в руки попал его книга - «В черном раю». Я тогда готовилась к экзаменам по литературе, учась в аспирантуре. Светлана Васильевна Кекова дала мне на ознакомление много разных поэтических сборников. Помню там были сборники Бориса Рыжего, Дмитрия Быкова, Полины Барсковой. Я открыла книгу Игоря и все остальные книги, стихи и люди перестали для меня существовать. Читала его стихи даже в переполненном трамвае, мотаясь на подножке. Эти стихи частью моей жизни, частью меня. Потом от Светланы Васильевны я узнала, что автор этих стихов тяжело болен, что он несколько лет не выходит из дома. Решили написать ему письмо, узнала адрес. Началась переписка. Потом он позвонил мне по телефону, домашнему, сотового у меня еще не было, видите, какая это уже седая древность? У меня было такое чувство, что со мной разговаривает… ну, не знаю, например, Александр Блок.
Для меня Игорь Меламед никогда не был «одним из...» Одним из представителей поколения, направления, автором, входящим в какой-то топ. Единственный. Уникальный. Конечно, я в меру своих сил пыталась понять природу этого явления. Точнее даже не понять, а поговорить об этом, проговорить какие-то вещи. Написала на эту тему не одну, а несколько статей. Над первой - «Опыт преодоления боли» - я работала несколько лет. Думала, записывала, переписывала. С публикации этого текста в «Вопросах литературы» началось для меня тесное сотрудничество с центральными литературными журналами. Так что можно сказать, что своей литературной карьерой я во много обязана Игорю. А последняя моя статья о нем появилась после его смерти. Он умер в 2014 году. Не думала, что мне когда-нибудь придется написать статью его памяти. Не думала, что так скоро.
Игорь Меламед был наделен редким лирическим даром: он смог воплотить в поэзии свою душу. Еще он обладал удивительной ясностью, чистотой взгляда и в поэзии, и в литературной критике, и в эссеистике. Он умел очень просто и в то же время веско говорить об очень сложных вещах.
В чем актуальность его творчества сегодня? Его творчество — подлинное, а подлинность не может быть актуальной или неактуальной. Настоящая поэзия не устаревает и не потрясает новизной. Она просто присутствует в сердце.
- «Игорь Меламед был поэтом катастрофического сознания, а его лирический герой- подлинно трагическим героем». Мы знаем трагизм С. Есенина, Б. Рыжего, М. Цветаевой. Настоящая поэзия - всегда трагична по своей сути?
- Мы часто говорили об этом с Игорем и его позиция была очень жесткой: он считал, что стихи, не купленные ценой подлинного человеческого страдания — это профанация. Впрочем, в статьях он высказывался на этот счет несколько мягче. Я же думаю, что есть разные дарования. Есть поэты, которые рассказывают о мире, а есть, которые рассказывают о себе. И те, и другие могут создавать настоящие шедевры. Дар Игоря Меламеда заключался в том, что он мог рассказать о своей боли… Но и боли можно рассказать по-разному. Сейчас очень модно говорить о литературе, как о способе проговаривания травмы. Поэзия Игоря не о травме ни в прямом, ни в переносном смысле. Поэтому она возвышает и утешает. Дает надежду.
- Как состоялось твое знакомство с творчеством Грэма Грина? Почему ты решила ему посвятить будущую лекцию в «Лествице»?
- Тут нет никакой особой истории. Я познакомилась со статьей известного православного публициста игумена Нектория (Морозова), посвященной книге Грэма Грина «Сила и слава» и поняла, что мне нужно ее прочитать. Загрузила файл в «читалку», села в поезд «Балаково — Москва» и погрузилась в чтение. Это удивительная книга, которая рассказывает о том, что такое Церковь, почему она необходима человеку. А еще она рассказывает о Боге, о красоте, которую Он сотворил, она вся пронизана любовью к Богу и любовью к Его творению — человеку. В ней есть нечто, что невозможно объяснить «на пальцах», только почувствовать. Но есть и очень важные концептуальные моменты, о которых так или иначе думает каждый человек, неравнодушный к вопросам веры. И когда мы — сотрудники информационно-издательского отдела Саратовской епархии - планировали работу книжного клуба при магазине «Лествица», мы подумали, что нам есть что сказать по поводу этой книги.
- Как родился твой проект литературных встреч?
- «Книжный клуб» при магазине «Лествица» - это проект информационно-издательского отдела Саратовской епархии. Когда мы задумывали его, мы хотели дать возможность гостям клуба поговорить о книгах, в основу которых положено христианское миропонимание, поговорить о художественной литературе, в которой поднимаются вопросы, связанные с верой в Бога и неверием, поговорить о трагедии человека, оказавшемся один на один с современным обезбоженным миром. Работу клуба открыла встреча со Светланой Кековой и ее постоянным соавтором Русланом Измайловым. Они рассказали о своей новой совместной книге, посвященной поэзии XX века. Мы надеемся, что Светлана Васильевна станет нашим постоянным гостем. Конечно, коронавирус нарушил все наши планы. А в планах было, кроме обсуждения книги Грэма Грина, разговор о религиозных исканиях в современной фантастике, беседа о поэзии религиозного опыта, встреча с известным поэтом Мариной Бирюковой и презентация моей книги «Трибунал» , которая должна была выйти в этом году в издательстве «Никея».
- Ты поделилась на своей страничке в фейсбуке этой новостью. Давай анонсируем. Что это будет за книга?
- В основу роман «Трибунал» легла реальная история — открытый судебный процесс над саратовским духовенством, который состоялся в 1918 — 1919 г. в Саратове в здании Консерватории. Оформлено сие «действо» было как настоящий спектакль. На сцене восседали судьи, справа сидела сторона обвинения, слева — обвиняемые под конвоем. Вход был как на настоящий спектакль — по билетам. На скамье подсудимых тогда оказался весь Епархиальный совет. А главным обвиняемым стал известный и очень любимый в народе священник — настоятель Серафимовского храма иерей Михаил Платонов. Его обвинили в том, что он отслужил панихиду по убиенному бывшему императору Николаю Романову. За это сторона обвинения потребовала ни много, ни мало - смертной казни! Целый год длился процесс, приговор сначала утвердили, потом отменили, там есть совершенно сюрреалистические детали отношения новой власти и народа. В конце концов отец Михаил был убит во внесудебном порядке — расстрелян среди других жертв красного террора на Воскресенском кладбище. В 2000 году он был причислен к лику святых.
Обстоятельства этого дела известны нам в мельчайших подробностях, потому что до нас чудом дошли стенограммы двух судебных заседаний. Это редчайший случай в большевистской практике.
Но мой роман не документальный, а художественный. И главным героем в нем стал не отец Михаил, а его антагонист — главный обвинитель. В моем тексте этого героя зовут Роман Хацкелеев. Именно его глазами показана вся история. Я не сразу решилась на такой шаг, боялась, что меня не поймет целевая аудитория. Но в итоге я поняла, что мне важно рассказать именно эту историю: историю обычного человека, не самого плохого, не самого хорошего, который очень не хочет стать палачом. Но эпоха ставит его перед выбором: статья палачом или разделить судьбы жертв.
В 2019 году мой роман «Трибунал» был удостоен диплома конкурса «Новая библиотека» как лучшее ранее не издававшееся художественное произведение о новомучениках и исповедниках Русской Церкви.
- Известны твои интервью со Светланой Кековой, Юрием Кублановским. У кого из поэтов тебе еще доводилось брать интервью?
- Еще я сделала интервью с Олесей Николаевой, правда, заочное, беседовала с поэтом и священником отцом Константином Кравцовым. Ну и не только с поэтами. Я делала интервью с Павлом Крючковым, Сергеем Лукьяненко, Дмитрием Володихиным, Наталией Иртениной, Игорем Прососовым. А фантасты Марина и Сергей Дяченко брали интервью у меня. Поводом для беседы стало то, что я победила в конкурсе на лучшее произведение по мотивам их творчества.
Мне вообще очень везло на встречи с замечательными людьми.
Беседовал Артем Комаров