«Заповедь для меня — «Неточная рифма безнравственна…».
Это интервью с русским поэтом из Армении Константином Шакаряном делалось так же легко и непринуждённо, как, я уверен, писались многие его стихи. Его поэзия очень воздушна и раскованна. Мы решили поговорить о сути творчества, о его стихах, о России и об Армении, о занятии стихосложением на карантине. Представляем Вашему вниманию это интервью.
— Как и когда ты понял про себя, что стихи — твоё призвание?
Такое, как ни странно, понимается сразу. Вернее, не столько понимается, осознаётся, сколько ощущается: вот я пишу, мне хорошо, я свожу мысли со словами, чувства со звуками — и мне это нравится! Такое полудетское восприятие... Потом это становится серьёзной потребностью, потом чем-то насущным, главным, единственным, наконец... И уже вся жизнь вращается вокруг поэзии, "как земля вокруг своей оси".
Заповедью для меня с первых шагов в стихописании стала фраза Тарковского о том, что "неточная рифма безнравственна". Понимаю, что далеко не для каждого так, и на многих прекрасных поэтов это распространяется не вполне — но я чувствую, что не могу позволить себе каких-то "вольностей". Если стихи удались, самая железная собранность в них оборачивается лёгкостью и свободой. К этому стоит идти — идти путём размеров и рифм, "силлабо-тонуть", иначе говоря — идти путём наибольшего сопротивления. Играть в расхлябанную квазиглубокомысленность, не умея связать двух строк, — сегодня в поэзии это путь наименьшего сопротивления...
— Кто из поэтов на тебя наиболее сильно повлиял?
Трудно сказать... С одной стороны, видимо, очень многие, а с другой — вроде и никто. Список дорогих для меня поэтов я могу начать с Глеба Горбовского — но даже он, пропущенный мной через себя всеми своими книгами и публикациями, — повлиял ли он на меня как на стихотворца? "Горбовских" следов в своих стихах я не обнаруживал. Тут, конечно, важно видеть самого себя со стороны, уметь анализировать и верно оценивать свою писанину — умение редкое и драгоценное. А так-то легче сказать, у кого я чему научился. Лет в 15-16 я достал книжечку, в которой прочёл:
И этот ямб четырёхстопный,
Твердящий, что и я с Невы,
А не с Итаки допотопной...
Ты будешь смеяться, но именно благодаря этим строкам я научился "ямб от хорея отличать". За что автору их — замечательному Юрию Ряшенцеву — благодарность и поклон. Я просто вдруг почувствовал, даже увидел "этот ямб". И такие "уроки" — сплошь и рядом. По моему глубокому убеждению, хорошему читателю поэзии не нужны никакие тусовки, литинституты, семинары и проч. для того, чтобы научиться тоньше слышать самого себя. Достаточно книг и, если повезёт, "обратной связи" — общения с писателями, которых ты ценишь и принимаешь безоговорочно. А то, что называется "средой", вероятно, не повредит. Но может и помешать — гармоничному развитию дарования, если оно есть, а если нет — нормальному течению жизни, которую способно отравить сознание себя "творческой личностью" и, как следствие, непросыхающая жажда успеха и признания. А всему этому очень способствуют всевозможные тусовочные "взаимогениальничания".
— Ты написал стихотворение "Две Родины" о России и Армении. Ты родился в России, живёшь в Армении. Почему ты переехал жить туда?
— Кажется, легче переехать, чем потом ответить на такое "почему". Особенно если при переезде тебе нет и десяти. А вот потом уже проступает своё, осознанное: хочется уезжать обратно или нет? Мне всегда радостно бывать в России, надеюсь, следующий приезд тоже не за горами, — но жить мне комфортно тут, в Ереване. Здесь мне многое ближе — в том числе буквально. Но, разумеется, недаром написалось в том же упомянутом тобой стихотворении:
В Москве ли, в Ереване — я в печали:
На родине — от родины вдали.
— Ты написал характерное стихотворение "Мы — почвенники. Мы из глины...", которое можно трактовать дословно, поскольку, как известно, все, "кто из воска, кто из глины", а можно трактовать как то, что ты консерватор, почвенник. Какой смысл ты сам вкладывал в эти строки? Хотелось ли тебе такой секундной ассоциации со словом "почвенник"?
— Слово хоть и не спрашивает, но приходит не с бухты-барахты — "ключевые слова" входят в стих из мировоззренческого словаря. Потому и никаких расхождений со словом "почвенник" у меня нет и быть не может. Ну, а "консерватор", если перевести буквально, будет "сохранитель". Мне думается, в литературе — и особенно в поэзии — на сегодня это важнейшее дело.
— Читал твоё стихотворение "Всемирный карантин". Скажи, вообще на карантине хорошо пишется?
— Пишется не лучше и не хуже — карантин тут мало что решает, по крайней мере для человека, привыкшего обретаться среди книг и мыслей не по принуждению, а по собственному выбору. Что до меня, то этот карантин почему-то сподвиг меня публиковать некоторые свои стихи в Фейсбуке. Теперь я понимаю поэтов, регулярно выставляющихся в ФБ — что-то в этом есть!
— Часто ли приходится писать? Пишешь по вдохновению или, что называется, — "ни дня без строчки"?
— Как Бог даст.
— В одном из стихотворений ты признаёшься: "Мне милее другие века". Расскажи, какие, и чем тебе так не близок XXI век?
— Вот тут придётся немного порассуждать...
У поэта Бориса Примерова есть такие строчки:
Пустите меня в девятнадцатый век,
Хотя бы — в начало двадцатого!..
Не стихи, а крик, с которым поэт словно бы отбивался от окружающей действительности, вырывался из её цепких щупалец в СВОЙ МИР — мир дорогой его сердцу культуры, где "солнце останавливали словом" (как бы то ни было, какая-то странная, порой и кощунственная, но всё же истовая вера в такую силу Слова жила в поэтах "начала двадцатого"). Мне эти примеровские строки близки и понятны. С той разницей, что он, дитя XX века, мечтал о его начале, а я, из своего юного пока XXI рвался уже в середину века прошлого...
И вновь душа в двадцатом веке бродит,
Покоя в двадцать первом не находит.
Ей в мире современном нету места.
Живёт другой эпохой.
В знак протеста...
"Современный мир", в частности, его литературная составляющая — сложная, неоднозначная субстанция.
Не могу назвать её цельным организмом, потому что ни о какой цельности тут и речи быть не может: с небольшой и драгоценной живой её частью соседствует огромный мёртвый пласт. Самое жуткое, что отчётливый запах словесного разложения многими упорно выдаётся за тонкий аромат современного творчества. Неживое, мертворождённое слово в определённых (увы, не "узких") кругах возведено в абсолют. Уже всерьёз говорят о том, что "поэзия должна быть усложнённой", как о чём-то само собой разумеющемся. Понятное дело, никто и не ратует за буквальное понимание пушкинской сентенции о "глуповатости" поэзии. Но то, что эта улыбчивая фраза вывернута наизнанку нынешними литературными некрофилами, не может не настораживать.
В особенности это, к сожалению, касается молодых (тут, кстати, тоже забавное дело: сегодня средний возраст "молодых поэтов" — 30-35 лет) авторов — стихослагателей и критиков: не умея даже приблизительно организовать свои мысли в поэтическую речь, первые предпочитают изливать на бумагу (пардон, экран!) бесформенный поток сознания, сопровождаемы такими же "усложнёнными" анализами и ввождениями их во всякого рода "контексты" со стороны вторых.
Самое смешное, что потом и те, и другие прикрываются именем всё того же Пушкина и словом "национальный", и выдают друг другу свои премии и награды... Словом, "всё это было бы смешно", когда бы вследствие этого от современной поэзии не отшатывались сотни и даже тысячи читателей...
Насмотришься на весь этот цирк — и запальчиво выдашь:
Я в столетии этом — чужак.
И, боюсь, им останусь до гроба.
"Всё не так,
всё не так,
всё не так!" —
друг о друге мы думаем оба.
Век меня упрекает: "Чудак!
Не при мне ли живёшь ты впервые?.."
...Тик-не так,
тик-не так,
тик-не так —
ходят стрелки мои часовые…
Наверно, на каком-то этапе подобная запальчивость в стихах естественна. Хотя опять же — смотря для кого... Лишь бы это было искренне и непридуманно. Во всяком случае, я рад, что для меня такие поэтические "споры с веком" в некотором роде позади. Время, век куда глубже и богаче того угла зрения, под которым ты его рассматриваешь, и тех позиций, с которых ты с ним споришь. Слава Богу, это простое понимание пришло не слишком поздно. И стихотворение, которое ты процитировал, неслучайно заканчивается своеобразным парафразом блоковского "Узнаю тебя, жизнь, принимаю":
Вот и снег... Это только начало.
То-то будет ещё, погоди...
Время жизнью тебя напитало
И прижало к горячей груди.
Беседовал Артём КОМАРОВ