Соколов С. Между собакой и волком.- М.: ОГИ, 2017.- 320 с.

         «Между собакой и волком» - второй роман Саши Соколова (после «Школа для дураков»), сделавший его знаменитым на весь мир. Недооцененный, как нам думается.

         Трудно писать рецензии на классику - вроде бы, все давно написано уже, мерки сняты, памятник при жизни уже поставлен, научные издания изданы. Но тут возникает чувство, что осталось недосказанным что-то еще, что-то очень важное и сугубо частное...

         Лично мне больше нравится «Школа для дураков», нежели «Между собакой и волком». Вместе с тем, я понимаю позицию автора, для которого важно было создать «Между собакой и волком» - назовем ее словом «поэма», вслед за гениальной поэмой «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева. Поэтические вставки делают поэму «Между собакой и волком» чем-то сродни «Доктору Живаго» Бориса Пастернака (это сходство уже выделялось однажды, согласимся с этой точкой зрения), все различие здесь лишь в том, что С. Соколов работает в жанре модернизма (как говаривают на Западе) или постмодернизма, как принято выражаться в России, а это направление в корне отличается от направления традиционного, классического русского романа. В целом же, поэма философская и поднимает глубокие бездны внутреннего подсознания, о которых мы еще поговорим.

         А пока надо сказать вот о чем… В поэме присутствуют стихотворные вставки (всего их - 37), они названы, как «Записки охотника» (вспомним Ивана Тургенева).

Увы нам, наш климат для нас нездоров,

Тут тянутся тучи цепочкой.

Нашедший Записки, на розе ветров

Сожги и развей мои строчки.

Как сгинула некогда Амзтархан,

Татарской оравы столица;

Как вымрет когда-нибудь таракан,

Что пасся у хана в косицах;

Как в сильную оттепель тают следы

Полозьев и лосей наброды;

Как - столь же бесследно - пропали труды

Народов и сами народы

         Действие романа происходит в некой артели инвалидов им. Д. Заточника в Заволчье - местности за Волчьей рекой. Это место Заволчье образует архипелаг из деревень, таких как Городнище, Быдогощ, Вышелбауши, Мыломукомолово.

         Я не знаю, способны ли произведения искусства изменить мир (известна же фраза Ф.М. Достоевского: «Красота спасет мир»), но появление «Между собакой и волком» способствует развитию языка, его поэтической утонченности. Это проза поэта: весьма эффектная, живая, а поэтому - экспрессивная, иногда - бешенная, почти маниакальная, способная на масштабные эксперименты. Недаром же классики в один голос говорили про «великий, могучий русский язык». Соколов, лишний раз показывает, как надо писать, чтобы отразить проблемы отдельно взятого человека, «сумеречного человека». Отразить мир, в котором он живет, далекий от идеала. Отобразить язык, на котором говорят обычные охотники в «заволчье».

         Соколов не ставил задачу сделать роман легким для чтения и понимания. Это вам не агитка или плакат. Порою трудно пробираться сквозь чащу образов, слов, звуков, из которых соткано художественное полотно «Между собакой и волком». Если хотите, это почти джойсовское построение текста, почти контуры текста Н. Чернышевского из романа «Что делать?», в котором явлен поток сознания и, следовательно, спокойно выдохнуть читателю не представляется возможным. Тут на помощь приходит совершенно замечательная книга, толковый словарик - Бориса Останина, который так и называется «Словарь к повести Саши Соколова «Между собакой и волком». Из него можно «выудить» многое, важное для понимания сути произведения. Так, например, Б. Останин объясняет пассаж-посвящение С.С. – «приятелям по рассеянью», как рассеяние народа (эмиграция), рассеяние света (изменение движения), рассыпание, разброс, несосредоточенность, разлечение. В самом посвящении заложен ритм движения – «приятелям по рассеянью». Это могут быть известные и малоизвестные лица, возвращенцы и невозвращенцы, калики, скитальцы и пилигримы, встреченные Соколовым на жизненном пути. У каждого из них он что-то подглядел.

         Или там же приводится другая интересная дефиниция понятию «между собакой и волком» - вечерние сумерки, в декабре в верховьях Волги между 5 и 6 часами вечера, когда трудно отличить собаку от волка, которые зрительно перетекают друг в друга. Известно же, что Саша Соколов жил в егерском домике с 1972-1973 г.г. на Волге, поэтому место и звучит – «заволчье», т.е. «за волчьей рекой». Это может вольно трактоваться, как заволжье, т.е. «за Волгой». Автор хорошо понимает специфику тех мест, повседневный, непраздный дух охотников и егерей, готовых в погоду и в непогоду материть весь белый свет.   

         Эпиграфы в начале произведения авторов-классиков, как важнейших вдохновителей и наставников С.С. (Пушкин, Пастернак) говорят о литературных вкусах Соколова, не меньше, чем пестрый язык из блатного сленга, просторечий, скрытых цитат, аллюзий, а в некоторых случаях - прямой игры слов. Все вместе языковая палитра поэмы представляет собой очень яркую, пеструю картину. Эдакие «пестрые сумраки».

         С уверенностью можно сказать, что не будь книг Соколова, не будь «Школы», «Палисандрии», «Между собакой и волком», русская литература была бы намного беднее и, кажется, неоткуда было бы взяться таким гигантам, как Виктор Пелевин, Владимир Сорокин, Людмила Петрушевская и др.

         От этого чтения холодит в сердце и колет в боку - чтение сложное, на любителя, но для литературоведов и критиков - в самый раз. Впрочем, нашего брата мало чем можно испугать - со времен выхода романа «Шатуны» Мамлеева, да и всей его прозы, «Эдички» Лимонова, трудно было создать что-то из области ужаса и хаоса. Саша Соколов в 1980 и создал, опередив многих. При этом, Соколов не стремится писать исключительно о страшном - он показывает породу человека, его нутро, а такая честная и отчаянная попытка выглядит всегда не только уважительной, но и крайне специфичной. «Между собакой и волком», поэма, не рассчитанная на широкий читательский круг, здесь, скорее, проза на любителя, и для ценителя. Из этого следует вывод, что читателю не обязательно быть филологом, но он должен разбираться в русской литературе и поэзии, иначе это чтение будет не для него. Смысл «Между собакой и волком» «зарыт» где-то между строк. Так и подобает настоящей прозе, где есть только общие намеки и где сквозь туман смысловой и языковой конструкции проступает что-то очень важное.

         Чтение, как уже говорилось, нелегкое, не рассчитанное на быстрое прочтение, как бульварные романы и прочая массовая литература. На волну Саши С. Надо, что называется, «настроиться»: тогда опыт прочтения или иначе сказать, - проживания текста, станет увлекательным и скрасит унылые будни. Ведь всякая игра манит, а проза Соколова, тем более.

         Но, зададимся вечным вопросом: что же такое человек, вообще, и в литературном мире писателя и поэта Саши Соколова, в частности? По мнению русского философа М. Мамардашвили, человек - это, очевидно, единственное существо в мире (как человеческое существо в том смысле, что оно не порождается природой, той, которую мы можем объективировано изучать в биологии, в некоей отвлеченной картине), пребывающее в состоянии постоянного зановорождения, и это зановорождение случается лишь в той мере, в какой ему удается собственными усилиями поместить себя самого, свою мысль, свои стремления, в некоторое сильное магнитное поле, сопряженное предельными символами. Эти символы выступают на поверхность, с одной стороны, в религии (я имею в виду не этнические, не народные, а мировые религии), с другой стороны - в философии. При этом, Соколов нам рисует живого человека, Илью Петрикеевича Д., как человека переходного этапа, слившегося с природой, эдакого варвара, лишенного двух важных составляющих, выделенных М. Мамардашвили - религия и философия. И то и другое - неведомо Илье Петрикеевичу, равно как и героям рассматриваемой поэмы, - точильщикам, утильщикам, рыбакам, егерям. Они не склонны думать о высоком, и о Боге думают, навряд ли. А зря...

        

         2.

 

         Думаю над тем, кто бы в русском кинематографе смог экранизировать Соколова должным образом, как это сделал в свое время блистательный театральный режиссер Андрей Могучий. На ум приходят Андрей Тарковский, Алексей Герман и Алексей Балабанов. У Тарковского и Германа возможности экранизировать шедевральное, дальше прозы братьев Стругацких, не пошли, а жаль... Я так и вижу, постановку «Между собакой и волком» мастера - Алексея Германа-старшего - туманы, охотники, собаки, словом вездесущий бестиарий ада. Не менее интересно мог бы снять недавно покинувший нас Алексей Балабанов - это его мир, где обнажается душа, психика человека (вспомним хотя бы «Про уродов и людей», например, или экранизацию вечного романа Франца Кафки – «Замок»), где режиссер, вместе с нами ходит по самой кромке, границе дозволенного и недозволенного. Интересна была бы трактовка поэмы Иваном Дыховичным, Александром Рогожкиным, Кириллом Серебренниковым или Александром Сокуровым - думаю, что они бы с этой задачей справились хорошо. Настоящий художник всегда нарисует картину «внутреннего ада», раздрая души и тела. Он способен на смелые, местами непонятные эксперименты. Ну, а вдруг?

Сладко было? Не спрашивайте. Сам лыбится, как в родимчике. Берегись, Крылобыл остерег, как бы горько не сделалось.

         Можно даже по сему поводу вспомнить хрестоматийное – «Ад - это другие» или «Ад пуст, все бесы здесь», слишком уж легко в героях картин Брейгеля или персонажах Саши Соколова, а также в босховском бестиарии, узреть клокочущее лицо ада.

Зачерпнул я, читайте, сивухи страстей человеческих, отведал гнилья злообразных обманчивых жен, и отрава едва не придушила меня.

         Вспоминается «Трудно быть Богом» братьев Стругацких, внутренний и внешний мир дона Руматы, его микрокосм, его макрокосм, выражаясь терминологией теории ноосферы Вернадского, и чертей из преисподней бестиария. Как примирить эти два мира: внутренний и внешний? Как знать, может быть, и наш, человечий мир, это такой же бестиарий, только мы к нему привыкли и, вообще, замылился глаз видеть туманы, серую обыденность, сумраки и «сумрачных людей», как переходное состояние, между собакой и волком. Ведь поет же Гребенщиков: «Как мы здесь живем, великая тайна».

Совершив злодеяние, похотливая дичь исчезает в чаще. Стыд и омерзение охватывают королеву. Ей мнится, что некоторые из егерей, скрывавшиеся в беседке и бывшие тайными свидетелями недостойной сцены, желали бы насмеяться над ее августейшим бесчестьем.

         Человек ужасен, пока он не переродился в более совершенную - духовную сущность. «Между собакой и волком» - это зеркало для антигероев, так и не обретших человеческих лиц. Примерно, как писал Ник Кейв:

         People just ain't no good

         I think that's well understood

         You can see it everywhere you look

         People just ain't no good

         Дословный перевод из Ника Кейва звучит так:

         Люди не хороши,

         Я думаю, они сами знают об этом

         Ты видишь их повсюду

         Люди не хороши.       

         Главное действующее лицо в романе (как часто бывает у постмодернистов) не Илья Петрикеевич, а язык. Язык в этой поэме – лакмус общественной жизни. Люди не созрели до философии, до поэзии, до морали. Какая философия? О чем вы говорите?! Разве об этом думают в бренном мире?

В поэме автор предстает не только как блестящий прозаик, но и как талантливый поэт. Чего же Соколов больше: прозаик или поэт? Я думаю, что - поэт. Во всяком случае, стихи из поэмы, которые вы найдете здесь, также, как в романе «Доктор Живаго» Бориса Пастернака, являются неотъемлемой частью произведения, его живой плотью. Вот, например:

Inter canem et lupum,

Меж собакой и псом,

Оттопыренным ухом

Месяц плыл невесом.

Мы гуляли в отаве,

Под каким-то кустом,

В отдаленьи составы

Бормотали мостом.

И жужжал в отдаленьи

Лесмопильный завод,

Дерева на поленья

Он распиливал вот.

Наша общая кружка

Пахла воблой слегка,

Пахла ворванью, стружкой

И струилась река

 

Или:

 

Воробьиная ночь. Не сомну

Ни подушки, ни в целом постели.

Полюбуйтесь, опять налетели

В помещение нетопыри.

 

Улетайте. Уж будет терзать.

Что вам проку в охотнике бедном.

Ведь и так на челе его бледном

Очевидна мучений печать.

 

And so on...

         Мы не случайно назвали эту статью «Одно лето в аду». Это и отсылка к названию известного сборника французского поэта Артюра Рембо, и понимание, как нам кажется, внутреннего «ада» обычного, заурядного человека, будь то охотник или точильщик. Почему же мы назвали – «одно лето», а не одна зима, ведь об этом времени года повествует поэма? Дело в том, что лета с древнеславянского - год и поэт Мандельштам об этом знал, когда писал: «Россия, лета, лорелея». В поэме показан год (какой это год не называется), год из жизни главных героев, влачащих невеселую жизнь. Все, как и бывает в России. Все, как мы любим.

        

Артем Комаров