Сбрось папу с поезда

«Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов» — фильм-путешествие по стране победившей энтропии

Производство: Россия, 2017

Жанр: драма

Ражиссер: Александр Хант

Автор сценария: Алексей Бородачёв

В ролях: Алексей Серебряков, Евгений Ткачук, Андрей Смирнов, Ольга Лапшина, Алина Насибуллина, Георгий Кудренко, Роман Шаляпин, Александра Велескевич, Ксения Орлова, Наталия Вдовина, Дмитрий Архангельский и др.

Казалось бы, как поэзия после Освенцима (по Теодору Адорно), так и трэш-кино после «Зелёного слоника» невозможны. Однако радикальные пограничные состояния как общества в целом, так и отдельного индивидуума остаются самой питательной средой для художников. «Зелёный слоник» — одна из вершин описания бытия как тихого омута, в котором повсеместно водятся черти безумия, архаики и деструктива. Но если отбрасывать психиатрический гротеск и не заморачиваться с «остранением» (по В.Б. Шкловскому), то можно занять вполне успешную нишу ультрареализма, перегнившего в постчеловеческий декаданс — воспевание упадка не ради эстетства и новаторства, но подчас для банальной констатации происходящего за окнами. Тут кино зачастую становится всего лишь невольным продолжением социологии, переставая быть «важнейшим из искусств» хотя бы потому, что сборы на артхаус (а социальный трэш — это, в большинстве своём «другое кино») не идут ни в какое сравнение с раскручиваемыми блокбастерами, дающими отечественному кинематографу небезосновательный повод хвастаться кассовыми рекордами 2017 года.

Вслед за многочисленной и разношёрстной публикой — от Сергея Лозницы и ранней Светланы Басковой до позднего Алексея Балабанова и Бориса Хлебникова — в свинцовый водоворот русского поля экспериментов с первого же прыжка угодил молодой режиссёр Александр Хант. Его полнометражный игровой дебют «Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов» — это зубодробительный роуд-муви, в названии которого уже изложен весь сюжет.

Картина снималась под Тверью сначала на средства минкульта, но бюджетных средств авторам не хватило и пришлось пускать по миру шапку краудфандинга. Деньги нашли и довели начатое до конца. Причём первая попытка Ханта оказалась по мнению многих экспертов поцелуем Фортуны не только благодаря свету двух звёзд — Алексея Серебрякова и Андрея Смирнова в знаменательном эпизоде.

Фильм-барометр коллективного бессознательного, где Витька Чеснок — это 27-летний гопник с детдомовским прошлым, а Лёха Штырь (Серебряков) — его внезапно объявившийся из лагерного небытия парализованный папаша. Тут внезапно просматривается связь кинематографических и исторических поколений: балабановский Серебряков — тоже, кстати, Лёха — из «Груза 200» как бы воскресает из расстрельного подвала оруэлловского 1984-го и переселяется в не меньшую, чем в черненковские времена, провинциальную российскую безнадёгу десятых годов третьего тысячелетия, только уже без мечтаний про «Город Солнца» и прочей кампанелловщины. Ну а Витька в этой дихотомии — постсоветская эманация маньяка-милиционера Журова; один рассветным комаром рассекал на мотоцикле предкатастрофную индустриальную густоту уходящей империи, другой — на разбитом минивэне полуобитаемые пустоши, наследство рванувшей повсеместно Припяти, отданной на откуп дикой природе и выжившим в ней гуманоидам. И музыка, конечно, ложится на эпохи, как горький бальзам на душу. Юрий Лоза в самых эпических моментах «Груза 200» и целая охапка звуков времени у Ханта — от «Хаски» и «Грибов» до «K.W.S.S.C.» и МС «Reptar».

Фильм-путешествие по микрокосмосу вещистских деформаций атомизированного общества, в котором, как в песне Высоцкого про Уголовный кодекс, смешалось «всё — бараки, длинные, как сроки, скандалы, драки, карты и обман». Витька бы вряд ли связался со Штырём и не повёз его в дом призрения, но у папеньки есть приданое — жилплощадь в доме с заблёванным подъездом, на которую уже имеет виды любовница Витьки, параллельно живущего с давно обрыдшей ему семьёй. Тут, похоже, автор выводит концептуальную сердцевину своей картины — подчеркивание серийного распада социума на уровне его как ранее так и теперь пропагандируемой за образец «ячейки». Это не морализаторское акцентирование, а кинематографическая констатация нехилого числа разводов и матерей-одиночек на душу населения. А ещё и намёк: Чеснок повторяет алгоритм своего отца не только планами уйти от жены и ребёнка, но и раствориться в кислоте криминальной безысходности.

Фильм-маркер, передающий диссонанс реальной жизни с глянцем официозной статистики с непременным жупелом 90-х. «Сейчас вместе с кризисом, вместе с политикой, вместе со страхами — я вижу, как тенденция уступила место инерции, как 90-е стремительно возвращаются со своими «понятиями» и недоверием ко всему», — говорит Александр Хант в интервью «Афише».

Девяностые в одних уголках страны никуда не делись, а во вторых нахлынули бумерангом ренессанса блатной романтики и роста преступности. Картина Ханта передает это несколькими слоями — концентрированной братковской средой, повседневными правилами жизни, окружающим упадком, который с конца прошлого века много где лишь гипертрофировался, став всамделишной, а не телевизионной стабильностью. Но это уже не что-то оригинальное для подобного рода фильмов — про «свинцовые мерзости» и «урлу провинциальных российских городов» кто только не снимал. У тех, кто из московского региона выбирается как за пределы плотных слоёв атмосферы, такие картины выходят подчас карикатурными. С Александром Хантом же другая история — он выходец из Ханты-Мансийска, и, наверное, благодаря этому фильм «Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов» стрельнул одновременно по многим мишеням.

Антон Морван специально для журнала «Excellent»