СТИХОТВОРЕНИЯ
* * *
Когда в провинции болеют тополя,
И свет погас, и форточку открыли,
Я буду жить, где провода в полях
И ласточек надломленные крылья,
Я буду жить в провинции, где март,
Где в колее надломленные льдинки
Слегка звенят, но, если и звенят,
Им вторит только облачко над рынком,
Где воробьи и сторожихи спят,
И старые стихи мои мольбою
В том самом старом домике звучат,
Где голуби приклеены к обоям,
Я буду жить, пока растает снег,
Пока стихи не дочитают тихо,
Пока живут и плачутся во сне
Усталые, большие сторожихи,
Пока обледенели провода,
Пока друзья живут, и нет любимой,
Пока не тает в мартовских садах
Тот неизменный, потаённый иней,
Покуда жилки тлеют на висках,
Покуда небо не сравнить с землёю,
Покуда грусть в протянутых руках
Не подарить – я ничего не стою,
Я буду жить, пока живёт земля,
Где свет погас, и форточку открыли,
Когда в провинции болеют тополя
И ласточек надломленные крылья.
1964
* * *
Я провожаю корабли,
Меня вот так не провожали, –
Их длинный след огни внесли
Строкой начальной на скрижали.
Всё опустело до утра,
Пришла вечерняя прогорклость –
И, как осенняя пора,
Предчувствием сковала горло.
Сейчас и песня не близка,
Хотя она в ночном дозоре,
И близорукость маяка
Не превратится в дальнозоркость.
И, от раздумий далека,
Подобно затаённой боли,
Стирается, как след мелка,
Сухая линия прибоя.
От невозможности расплакаться
Портовый город очень тих, –
Да будут встречи мне расплатою
За то, что выше сил моих,
За то, что мне никто не дарит
Закономерностей земли,
За то, что всё-таки недаром
Я провожаю корабли.
1964
* * *
Был день, умудрённый сознанием лжи,
Пришёл почтальон с запоздавшим письмом, –
Я молча покинул нахохленный дом,
Прозрачный конверт на ладонь положив.
Твой красный, лукавый, как гном, ноготок
Забытые буквы на нём выводил, –
Я поднял пылающий красный листок
И чёрным дыханьем его погасил.
Письма не читая, судьбу не кляня,
Я шёл среди всех, но от всех в стороне –
Любимая ищет во мне не меня,
Любимая ищет меня не во мне.
Бульвар спотыкался, прохожих браня,
И синюю птицу держал в пятерне –
Любимая ищет во мне не меня,
Любимая ищет меня не во мне.
Вернувшись под вечер, я знал, что Москва
Теперь для меня отыскалась –
Я чай заварил, и письмо отыскал,
И пил, и читал, обжигаясь:
«Поклон тебе низкий от всех фонарей,
Фанерные тени в углах разложивших,
А дождик на тонких железных пружинках
Шлёт память о тропке среди пустырей.
Поклон тебе низкий от всех поездов,
От стёкол, впитавших горячие брызги, –
Два года – два горя, – а где же любовь?
Три осени шепчут – поклон тебе низкий.
Где лгать научились? – о правде моля,
Шепчу, от прохожих, как снег в стороне,
Любимому – ищешь во мне не меня,
Любимому – ищешь меня не во мне».
О, где вы, сутулый седой почтальон?
Письмо унесите – в почтамте соседнем,
Где ложь и любовь сургучовым замком
Завешены, словно соседкиной сплетней,
Прочтите его – вы, наверно, добры –
Не смейтесь, папаша, не плачьте, папаша, –
Смотрите – деревья ладонями машут –
Им тоже не выйти из этой игры.
1964
* * *
Когда раскрывая окно
мы слышим кружение влаги
чернее стучит домино
и комкает груду бумаги
тогда за роялем разгул
и лозы послушны погоде
которую ливень согнул
и розу подслушал в народе
такая забота сулит
вторичные признаки света
и низкие клювы синиц
едва шевелят эстафету
и только изменится зов
незыблемых свитков рожденья
стрижи начинают с азов
и майских жуков наважденье
а вечером свежей травой
припухшей от жалости пятен
и рвущей зрачки синевой
раскованный гомон понятен
тогда тишине по плечу
корнями рождённого строя
качать нараспев алычу
и лето заполнить собою.
1965
* * *
Хозяюшка уже ничем
не удержать моей кончины
такая тяжесть на ручей
и хрипота неизлечима
здесь камень вымощен луной
и башен сомкнуты запястья
пока заёмной стороной
служили зависти и страсти
а жемчуг слаб и молчалив
и в моде слава гулевая
когда колышется вдали
Фанагория золотая
и умоляют погреба
сырую проповедь вершины
ромашкой вытереть со лба
и полотенцами жасмина
такую истину хранить
листать нечитанные книги
и полночь к сердцу прислонить
ведёрком мокрой ежевики
такую родину беречь
и уносить с собою в споре
прибоя медленную речь
и бормотанье Черноморья.
1965
* * *
Оттого-то и дружба ясна,
Что молчание – встречи короче, –
Не напрасно взрастила весна
Петербургские белые ночи.
Сколько песен ни пел я во тьме,
Никого не винил поневоле, –
Я скажу предстоящей зиме:
«Поищи-ка прощения в поле,
Не тревожь ты меня, не брани,
Не забрасывай снегом кромешным,
А наследную чашу верни,
Напои расставанием грешным».
Никогда я душой не кривил –
А когда распознал бы кривинку,
Сколько раз бы всерьёз норовил
Извести себя, всем не в новинку.
Да и женщинам страсти черта
Никогда не дается украдкой –
В уголке огорчённого рта
Залегает пригревшейся складкой.
Нет ни дня, ни минуты, ни сна,
Чтобы зову остыть круговому, –
Оттого благодарен сполна
Я вниманию их роковому.
Ни за что мне теперь не помочь –
Но светлее, чем ночи бездонность,
Пропадает, не сгинувши прочь,
Несусветная наша бездомность.
И склонившись к кому-то на грудь,
Покидая поспешно столицу,
Я пойму вашу тайную суть,
Петербургские светлые лица.
1972
ОКТЯБРЬСКАЯ ЭЛЕГИЯ
I
Немало мне выпало ныне
Дождя, и огня, и недуга,
Смиренье – не чуждо гордыне,
Горенье – прости мне, подруга.
Дражайшее помощи просит,
Навесом шурша тополиным,
Прошедшее время уносит
Кружением неопалимым.
Внемли невесомому в мире,
Недолгому солнцу засмейся.
Безропотной радуйся шири,
Сощурься и просто согрейся.
Из нового ринемся круга,
Поверим забытым поэтам,
Прельстимся преддверием юга,
Хоть дело, конечно, не в этом.
Как будто и вправду крылаты
Посланцы невидимой сметы,
Где отсветы наспех примяты,
Отринуты напрочь приметы.
Как будто, подвластны причудам,
Невинным гордятся примером
Стремленья магнитного к рудам,
Служенья наивным химерам.
Где замкнутым шагом открытья
Уже не желают собраться,
Но жалуют даже событья –
А молодость жаждет остаться.
II
Скажи мне теперь, музыкантша,
Не трогая клавиш перстами, –
Ну что тебе чуть бы пораньше
Со мной поменяться местами?
Ну что тебе чуть поохрипнуть,
Мелодию петь отказаться,
Мелькнувшее лето окликнуть,
Без голоса вдруг оказаться?
Ну что тебе, тихий, как тополь,
Король скрипачей и прощений,
Разбрасывать редкую опаль
По нотам немых обольщений?
Ну что пощадить тебе стоит
Творимое Господом чудо,
Когда сотворённое стонет
И воды влечёт ниоткуда?
Ну что за колонны белеют –
Неведома, что ли, тоска им?
И мы, заполняя аллеи,
Ресницы свои опускаем.
А кто поклоняется ивам,
Смежает бесшумные веки? –
Да это, внимая счастливым,
На редкость понятливы реки.
И племя младое нежданно
К наклонным сбегает ступеням –
И листья слетаются рано,
Пространным разбужены пеньем.
И хор нарастает и тонет
В безропотной глуби тумана,
И голубем розовым стонет,
И поздно залечивать раны.
И так, возникая, улыбка
Защитную ищет заминку,
Как ты отворяла калитку –
А это уже не в новинку.
III
Бывали и мы помоложе,
И мы запевали упрямо –
И щурили очи в прихожей
Для нас флорентийские дамы.
И мы нисходили на убыль,
Подобно героям Боккаччо, –
Так что же кусаю я губы
И попросту, кажется, плачу?
А ну-ка, скажи мне, Алеко, –
Неужто зима недалёко –
И в дебрях повального снега
Венчальный послышится клёкот?
И что же горит под ногами,
И разве беды не почуют,
Когда колдовскими кругами
Цыганское племя кочует?
О нет, не за нами погоня,
Нахлынет безлиственно слава –
Покуда она не догонит,
Земля под ладонью шершава.
Коль надобно, счёты откинем,
Доверимся этой товарке –
Покуда ведь только такими
Опавшие вспомнятся парки.
Томленьем надышимся ломким,
Уйдём к совершенствам астральным,
Октябрь не в обиду потомкам
Сезоном закрыв театральным,
Где свёрнуты без опасений
Над замками мавров и троллей
Затёртые краской осенней
Афиши последних гастролей.
1972
ПРОЩАНИЕ – ВСТРЕЧА
I
Не много ли досталось мне при свете
Фонарного мисхорского устоя?
Лишь волосы отзывчивые эти
Да моря воркование густое,
Где встреча очарованная машет
Платками убелёнными прощанья.
И если опыт – пажить, он-то нажит,
И нечего пенять на обещанья.
II
Вернутся ли беспамятные души
Сюда, на многокронные аллеи,
Где музыка развенчанная глуше
И мука просветлённая – смелее?
Неведомы им наши разногласья,
Приметы не чураются подспорья,
Но властвует и требует согласья
Гортанная отрывистость предгорья.
III
Предсказано ли векам разобщенья
Пожизненно чужими оставаться?
И что, однако, требует прощенья,
И верно ли, что проще – улыбаться?
Как в песенке слепой, недоумённость
Глядит из разговорчивого лада,
И радует имён определённость –
Самой незаменимости отрада.
IV
Как будто, пробуждению ночному
Бессмысленно вверяя наважденье,
Подобно притяжению земному
Присутствует вокруг перерожденье –
И, сразу за оградою играя
С луною, невесомою доселе,
Мелодия родная, умирая,
К небесной приближается капелле.
V
На львиную сноровку не позарясь,
Склоняет Август смуглые колени, –
Быть может, вы, когда-нибудь состарясь,
Прекрасной уподобитесь Елене –
Тогда-то тьмою послевисокосной,
Отселе различаемый не всеми,
Ваш юный облик, ревностный и грозный,
Мелькнёт на миг в предании иль гемме.
VI
И встанет над отравленной листвою,
Над сенью, отягчённою годами,
Мерцания биение живое
Меж явью и большими городами,
И вызовет участие немое,
Как некогда – внимание святое, –
И, связанная узами с зимою,
Вы это назовёте красотою.
VII
Пусть вам не помешает это, Ольга,
Отнекиваться в жизни безмятежной
От исповеди, видимой настолько,
Что вряд ли отличается от прежней –
Безмолвной, непрерывной, бестелесной,
Несбывшейся, – ну кто там пламя гасит
И в заповеди дали бессловесной
Чела венками нови не украсит?
VIII
Не с нами ли, бредущими в округе,
Таящими дремотную отвагу,
По кругу время движется на юге,
Ступени приноравливая к шагу?
Не нами ли загадка не раскрыта,
Сближенья не разгадана шарада?
И ровное молчание – размыто,
И кровного отчаянья – не надо.
IХ
Пускай же распоясанно и сонно
Прощанье нарастает, непреклонно,
Как замысла туманная изнанка,
Как всё, что изводило спозаранку,
Подобием приспущенного стяга,
Как женщины чарующая тяга,
Как в сумерках, что гнутся и гадают,
Деревья о сраженьях рассуждают.
1973
ГРОЗА ИЗДАЛЕКА
Покуда полдень с фонарём
Бродил, подобно Диогену,
И туча с бычьим пузырём
Вздувала муторную вену,
Ещё надежда весь сыр-бор
Гулять на цыпочках водила, –
И угораздило забор
Торчать, как челюсть крокодила.
Осок хиосская резня
Мечей точила святотатство –
И августовская стерня
Клялась за жатву рассчитаться, –
И, в жажде слёз неумолим,
Уж кто-то стаскивал перчатку
От безобидности малин
До кукурузного початка.
И обновившийся Ислам
Нарушил грёз обожествленье, –
И разломилось пополам
Недужных зол осуществленье,
И гром постылый сбросил груз
И с плеч стряхнул труху печали,
Как будто краденый арбуз
В мешке холщёвом раскачали.
И чтобы к ужасу впритык
Хозяин сдуру нализался,
Змеиный молнии язык
С надменным шипом показался –
И по-младенчески легко
Кочуя в стае камышиной,
Кормилиц выпил молоко
Из запотевшего кувшина.
Покуда в мальве с бузиной
Низин азы недозубрили,
Покуда в музыке земной
Охочи очень до кадрили,
Как в школе, балуясь звонком,
Тщета внимания ослабла –
И, кувырок за кувырком,
Пошли шнырять за каплей капля.
И повеленья полутон
Над ходом времени обратным
Оставил нас с открытым ртом
И лопотанием невнятным, –
И в уверении крутом
Уже разверзлась ширь дневная –
А где-то в ливне золотом
Ещё купается Даная.
1973
* * *
…Цикада
Хмельней стрекочет, не о своей глася
Блаженной доле, но вдохновенная
От бога песен.
Алкей. К Аполлону.
Блаженнее долю другой воспоёт –
И ты объяснить захотела:
Бессонные ночи – от Божьих щедрот,
А нежность – от певчего тела.
Ступенчатым стрёкотом бейся в груди,
Крои искромётное диво,
Разматывай пряжу – и в небо иди
По нити, протянутой криво.
Нельзя оглянуться, упасть в темноту –
Не то прозеваешь мгновенье,
Когда по наитью поймёшь высоту –
А там поведёт вдохновенье.
Но что это? – рядом, где сад распахнул,
Как шторы, шуршащие кроны,
Почудилось: кто-то, отчаясь, вздохнул –
И горло разбухло от стона.
Не ты ль загрустила, пичуга моя,
Нахохленно клюв запрокинув,
Билет несчастливый – залог забытья –
Из торбы гадальщика вынув?
И что же расскажет зрачок твой живой,
Когда этот смысл постигаешь –
И, ветру кивая шальной головой,
Крыла для рывка напрягаешь?
Пусть рвётся непрочная связь меж людьми –
И нет от трагедий пощады,
И я за сближение лёг бы костьми,
Но петь в одиночестве – надо.
И мечется птица, разлад ощутив
Душой голубиной своею,
И плачет, желанья к звездам устремив,
Хмельная цикада Алкея.
1974, 1985
ЭЛЕГИЯ
Кукушка о своём, а горлица – о друге,
А друга рядом нет –
Лишь звуки дикие, гортанны и упруги,
Из горла хрупкого летят за нами вслед
Над сельским кладбищем, над смутною рекою,
Небес избранники, гонимые грозой
К стрижам и жалобам, изведшим бирюзой,
Где образ твой отныне беспокою.
Нам имя вымолвить однажды не дано –
Подковой выгнуто и найдено подковой,
Оно с дремотой знается рисковой,
Колечком опускается на дно,
Стрекочет, чаемое, дудкой стрекозиной,
Исходит меланхолией бузинной,
Забыто намертво и ведомо вполне, –
И нет луны, чтоб до дому добраться,
И в сердце, что не смеет разорваться,
Темно вдвойне.
Кукушка о своём, а горлица – о милом, –
Изгибам птичьих горл с изгибами реки
Ужель не возвеличивать тоски,
Когда воспоминанье не по силам?
И времени мятежный водоём
Под небом неизбежным затихает –
Кукушке надоело о своём,
А горлица ещё не умолкает.
29 июля 1976
* * *
Мне вспомнилась ночью июльскою ты,
Отрадой недолгою бывшая,
В заоблачье грусти, в плену доброты
Иные цветы раздарившая.
Чужая во всех на земле зеркалах,
Твои отраженья обидевших,
Ты вновь оказалась на лёгких крылах
Родною среди ясновидящих.
Не звать бы тогда, в одиночестве, мне,
Где пени мгновения жалящи, –
Да тени двойные прошли по луне,
А звёздам дожди не товарищи.
Как жемчуг болеет, не чуя тепла,
Горячего тела не трогая,
Далече пора, что отныне ушла,
И помнится слишком уж многое.
А небо виденьями полно само,
Подобное звону апрельскому, –
И вся ты во мраке, и пишешь письмо –
Куда-то – к Вермееру Дельфтскому.
1977
РОЗА В ДОЖДЕ
Едва прикоснусь и пойму,
Что миг завершился нежданно,
Не знаю тогда, почему
Ты вновь далека и желанна.
Едва осознаю вблизи
Томящее чувство исхода,
Скорее ладонь занози –
Не в ней ли гнездо непогоды?
Но дальше – не знаю, когда –
Быть может, в цепях расставанья –
Коснётся меня навсегда
Жестокое имя желанья.
Ты роза в дожде проливном,
Рыдающий образ разлуки,
Подобно свече за окном,
Случайно обжёгшая руки.
Ты ангельский лепет во сне,
Врачующий шёпот мученья,
Когда зародилось во мне
Мечтанье, сродни отреченью.
И с кем бы тебя обручить,
Виновницу стольких историй? –
Но сердце нельзя излечить
От ропота вне категорий.
Из этих мелодий восстань –
Довольно расплёскивать чары –
Ещё на корню перестань
Изыскивать щебету кару.
В нём хор, прославляющий днесь
Красу твою позднюю летом,
Чтоб ты в ожерелье чудес
Осталась немеркнущим светом.
1978
ВЕЧЕРНЯЯ ЗАРЯ
Где ночь встаёт на стогнах ноября
И есть ещё дыханье в мире этом,
Горит она, вечерняя заря,
Колеблемым дарованная светом.
Нет возраста тебе, святая дрожь,
Затронувшая сердце и ресницы, –
Не часто ты рождаешься – и всё ж
Так просто не уходишь со страницы.
Коснулось наконец-то и тебя
Вторженье жертвенного зова,
Чтоб жил ещё, сгорая и любя,
В стихии горестного слова.
Заря вечерняя! – за что же мне тогда
Во имя верности ты днесь уже открылась,
Чтоб крылья не сложившая звезда
Как птица в небе появилась?
За что, тобою полон и ведом,
Куда лишь Ангелы да праведники вхожи,
Иду негаданно в тумане золотом,
Биенье тайны растревожа?
И чашу полную без робости беру,
Скорбей и радостей вмещающую диво, –
Един Господь – а с Ним я не умру,
Заря вечерняя, ровесница порыва.
1978
ОБЛАКА
День ли прожит и осень близка
Или гаснут небесные дали,
Но тревожат меня облака –
Вы таких облаков не видали.
Ветер с юга едва ощутим –
И, отпущены кем-то бродяжить,
Ждут и смотрят: не мы ль защитим,
Приютить их сумев и уважить.
Нет ни сил, чтобы их удержать,
Ни надежды, что снова увидишь, –
Потому и легко провожать –
Отрешенья ничем не обидишь.
Вот, испарины легче на лбу,
Проплывают они чередою –
Не лежать им, воздушным, в гробу,
Не склоняться, как нам, над водою.
Не вместить в похоронном челне
Всё роскошество их очертаний –
Надышаться бы ими вполне,
А потом не искать испытаний.
Но трагичней, чем призрачный вес
Облаков, не затмивших сознанья,
Эта мнимая бедность небес,
Поразивших красой мирозданья.
1979
БЛИЖЕ К ВЕЧЕРУ
Ближе к вечеру воздух тонок,
Облака разбрелись – куда? –
И заплачет во сне ребёнок,
И в саду прожурчит вода.
Вот и ждёт глубина в кристаллах:
Припади – и увидишь сам
Даль, прозрачнее стёкол талых, –
Ну так что ты услышал там?
Чей-то голос, давно тоскуя,
В лабиринтах среди зеркал
Прозвучал, чтоб, уже рискуя,
Хоть на ощупь его искал.
Не удержит сосуд скудельный
И уронит ладонь в траву
То, что звук сохранит отдельный –
Не напрасно его зову.
Звук единый, сей ключ гармоний,
Сей хрустальный клочок луча,
Из каких извлечёшь агоний,
Чтоб зажглась для живых свеча?
Вот сверчок, истомлённый страстью,
Точит в сердце астральный нож –
И стоишь, наделённый властью,
Где луна поднялась, – и всё ж – –
1979
ЧЕМ СЛОВО ДРЕВНЕЕ
Я розу ночную срывать не хочу –
Мне взор её сердце тревожит, –
Ей запах не к спеху и плач по плечу,
Хоть где-нибудь голову сложит.
Но я не припомню в шипах похвальбы –
Так было и будет, пожалуй, –
Нет в поздних цветах проявленья мольбы –
Есть привкус надежды немалой.
Приемлю я их не за то, что спасут, –
За то, что печали не множат, –
Когда-нибудь с ними меня понесут,
Пусть век был вполне и не прожит.
В объятья когда-нибудь их соберу,
В ковчег их возьму небывалый –
И сбудется это, как зов поутру,
Где отсвет колеблется алый.
Пусть в дрожи огни – я брожу меж огней
И знаю уже безвозвратней:
Чем слово древнее, тем песня сильней,
Тем звёзды её незакатней.
Одну её слушай – протяжнее нет –
Не прячь от неё откровенья,
Покуда влечёт нескончаемый свет
Из недр забытья – не забвенья.
1979
ОТРЕШЕНЬЕ
Лишь глоток – лишь воздуха глоток,
Да от ласки влажный локоток,
Да пора – царица полумира
Под звездой в надменной высоте
Тянет руки в бедной наготе
К двойнику античного кумира.
На лице – смирения печать,
Чтоб судьбу смелей обозначать, –
Подобрать бы камни к фероньеркам! –
С виноградом вместе зреет гром,
Чтобы дождь, поставленный ребром,
Удивил павлиньим фейерверком.
На ресницах – мраморная пыль,
Колосится высохший ковыль,
Да венком сплетается полынным
Эта степь, истекшая не зря
Горьковатым соком сентября,
С шепотком акаций по долинам.
Не найти заветного кольца,
Не поймать залётного птенца –
Улетит с другими он далёко, –
В розоватой раковине дня
Слышен гул подземного огня,
Ропот слеп, как гипсовое око.
Станут нити в иглы продевать,
Чтоб лоскутья времени сшивать,
Изумлять виденьем карнавала,
Где от масок тесно и пестро
И пристрастья лезвие остро,
А участья как и не бывало.
Полно вам печалиться о ней,
Круговой невнятице теней, –
Не объять причины увяданья –
И в тиши, растущей за стеной,
Дорогою куплено ценой
Отрешенье – символ оправданья.
1979
ПОЛНОЛУНИЕ
Бледнеют в доме зеркала
И открываются провалы,
Куда луна бы завела, –
Ты скажешь: чаша миновала!
Как фосфор в пепельном окне,
Струится свет привадой сладкой, –
Ты скажешь: в дальней стороне
Охапку писем жгут украдкой.
Заворожённые часы
Бегут над бездною рысцою –
И слух ложится на весы
Цветочной сахарной пыльцою.
Сквозь сон мерещится родник,
Стволов поящий изобилье, –
И мрачен мраморный ночник –
Сова, расправившая крылья.
И тополь не вполне здоров,
Хоть это кажется причудой,
И двор заставлен до краёв
Луны фарфоровой посудой.
Горшечник встал из-под земли –
И, притяжением разбужен,
Осознаёт, что там, вдали,
Он тоже вымышлен и нужен.
Вращайся всласть, гончарный круг,
Рождай тела созданий полых,
Пока добраться недосуг
Туда, где вербы дремлют в сёлах,
Туда, где слишком нелегко
Сдержать стенания сомнамбул
О мире, ждущем высоко, –
О том, где ты едва ли сам был.
1979
ИМЯ ЛЮБВИ
Набухли глазницы у каменных баб –
Не плачут, но будут и слёзы, –
Открыты их лица, хоть голос и слаб,
А в сердце – сплошные занозы.
Ах, женская доля! – опять ни вестей,
Ни слухов о тех, что пропали, –
Никак не спастись от незваных страстей,
Поэтому камнем и стали.
О том говорю, что не выразишь вдруг
Ни тайны – ведь нет ей предела, –
Ни силы забвенья – ему недосуг
Тревожить усталое тело.
О том говорю, что в душе прорвалось,
Чему поклоняемся ныне,
Зане прозреваем, – и вам не спалось,
И вы пробудились, богини.
Уста разомкни и его назови –
Ведь ждёт и очей не смыкает, –
Нет имени тоньше, чем имя любви, –
Так часто его не хватает.
И вот он откуда, сей давний недуг,
Собравший всю боль воедино! –
Пойдём – я с тобою, – так пусто вокруг,
Так тесно крылам лебединым.
1979
ДЕНЬ ХЛЕБНИКОВА
Где тополь встал, как странник, над холмом.
Ужель не слышишь птичьих причитаний? –
И даль, дразня нечитанным письмом,
Забывчивых не прячет очертаний.
Когда б хоть часть душевной теплоты
Сошла сюда с желтеющей страницы,
Согрелись бы озябшие цветы
И влагою наполнились глазницы.
Ты видишь, как уходят облака? –
И солнце с зачарованной листвою,
Степной напев начав издалека,
Несут его венком над головою.
И далее холодная вода
Уносит этот символ безутешный,
Чтоб ангелы, сошедшие сюда,
Склонились к жизни – праведной иль грешной.
Уже поняв, её не повторишь –
Ещё стоишь растерянно и прямо
Лицом к лицу – и что-то говоришь –
Но что сказать пред образом из храма?
В который раз он вынесен сюда,
Где ясный день без колокола звонок? –
И день уйдёт – как люди – навсегда –
И плачет в отдалении ребёнок.
1979
БЫТЬ МУЗЫКЕ
I
Из детских глаз, из вешнего тепла
Восходит это чувство над снегами, –
И если жизнь к окошку подошла –
Быть музыке и шириться кругами,
Быть музыке великой и звучать,
Так бережно и пристально тревожа, –
И если ты не знаешь, как начать,
То рядом та, что к людям всюду вхожа.
II
Быть музыке! – попробуй повторить
Лишь то, что в почках прячется упорно, –
И если мы умеем говорить,
То этим ей обязаны, бесспорно, –
Попробуй расскажи ей о листве –
Нахлынет и в наитье не оставит
Моленьем уст, не сомкнутых в молве,
Покуда мир иную почву славит.
III
Седеют волосы – и сердце сгоряча
Забьётся трепетно и жарко
В неизъяснимости поющего луча
Подобьем Божьего подарка –
И мы, живущие, как птицы, на земле,
Щебечем солнцу гимны без надзора,
Покуда изморозь, оттаяв на челе,
Не станет вдруг порукой кругозора.
IV
Быть кровной связи с вещим и живым,
Быть нежности, что время не нарушит,
Склоняясь наставником к постам сторожевым,
Где добрый взгляд который год послужит,
Где имя верности сумеем прошептать –
Разлуки минули и полнятся кладбища –
А срок отпущенный успеем наверстать,
Как тени, навещая пепелища.
V
Но Муза кроткая не так уж и проста,
Души заступница, – и, боль превозмогая,
Идём за ней к подножию креста –
Благослови, подруга дорогая
Не забывай меня, – я нынче не клянусь,
Но свято верую в старинные обряды –
И если я когда-нибудь вернусь,
Пусть очи вспомнятся и руки будут рады.
VI
Пусть в этой музыке, где полная луна
Сияет медленно под сенью небосвода,
Беда-разлучница поёт, отдалена,
Не требуя для песни перевода,
Пусть вызов счастия в неистовых звездах
Звучит без удержу – дарованное право,
Подобно яблоне в заброшенных садах,
Само не ведает, насколько величаво.
VII
Пусть вызревающая семенем в ночи
Исходит суть от замысла и риска,
Покуда нам не подобрать ключи
К чертогу памяти, затерянному близко, –
Прости, отшельница! – пусть странными слывём,
Но дух всё выше наш, хоть плоть нагую раним, –
Почти отверженные – мы переживём,
Почти забытые – мы с веком вровень встанем.
1980
ЕСТЬ СОСТОЯНИЕ ДУШИ
Есть состояние души,
Непостижимое для многих, –
Оно рождается в глуши
Без лишних слов и правил строгих.
Оно настигнет наобум,
Неуловимо-затяжное, –
И там, где явственнее шум,
В листве встречается со мною.
Переливаясь через край,
Оно весь мир заполонило –
И в одиночестве решай:
Что сердцу бьющемуся мило?
Покуда дождь неумолим
И жребий брошен, как ни странно,
Бессонный мозг заполнен им,
Как храм – звучанием органа.
Давно разбухшая земля
Уходит в сторону прибоя,
Как будто смотрят с корабля
На брег, прославленный тобою.
Среди немыслимых запруд
Есть что-то, нужное влюблённым,
Как будто лебеди живут
За этим садом затенённым.
И, словно в чём-то виноват,
Струится, веку в назиданье,
Слепой акаций аромат,
Как предвкушение свиданья.
Велик страдальческий искус –
Его почти не замечают –
И запах пробуют на вкус,
И вкус по цвету различают.
И в небесах без тесноты
Непоправимо и тревожно
Пустые тянутся мосты
Туда, где свидимся, возможно.
И как собою ни владей,
В летах увидишь отдаленье,
Где счастье прячут от людей,
Но прочат нам его в даренье.
1980
ЗОЛОТОЕ НАЧАЛО СВЕТА
Вот смеркается, вечереет, –
И душа уже не болеет,
Но глаза от прохожих прячет,
А порою по-птичьи плачет.
Кто ты – горлица иль зегзица? –
Отзовись, не пугайся, птица! –
Не стенай надо мной, не надо,
Не кружись над громадой сада.
Отзовись из далёкой были,
Где себя наяву забыли, –
И во сне возвращенья нету
К золотому началу света.
Что же, корни его – в землице?
Не кричи надо мной, зегзица!
Что же, ветви его – не тронешь?
Что ты, горлица, страшно стонешь?
На кого же ты нас покинул?
Лучше в сердце во мраке вынул,
Лучше б слуха лишил и зренья!
Где предел моего горенья?
– Нет конца твоему горенью –
Ты живущим пришёл в даренье,
Ты поёшь, и звучанье это –
Золотое начало света.
1981
НО СВЕТ ИЗНАЧАЛЬНЫЙ
На севере – тихо, на юге – тепло,
Промышленный гул – на востоке,
На западе – пусто, – вот солнце взошло, –
Безвременья годы жестоки.
Да помнишь ли ты, как, смеясь у реки,
Мы влагу в ладонях держали –
И ночи бывали всегда коротки,
И дни никуда не бежали?
На лодке – весло, да над лодкой – крыло,
Взлетавшие к облаку птахи, –
Так вот оно, сердце, и вот ремесло,
Забывшее вовсе о страхе!
Крыло надломилось, и лодка худа,
И облако тучи сменили –
И маску с обличья срывает беда,
И вёсла гребцы уронили.
И Дантова тень, в зеркалах отразясь,
Как эхо, давно многократна –
И с веком прямая осознана связь,
И поздно – вернуться обратно.
И есть упоенье в незримом бою
С исчадьями тьмы и тумана! –
У бездны алмазной на самом краю
От зрячих таиться не стану.
И так набродился я в толпах слепых,
И с горем не раз повидался, –
В разорванных нитях и в иглах тупых
Погибели зря дожидался.
Сомнения – нет, и забвения – нет,
И смерть – поворот карусели,
Но свет изначальный, мучительный свет –
Вот он и бессмертен доселе.
1981
* * *
Надо ли, чтобы слова разрастались,
Вместе с растеньями в песнях сплетались,
В сумерках прятались, в мыслях взметались,
В листьях сумбур учинив?
Сколько бы им на простор ни хотелось,
Как бы за ветром к дождям ни летелось,
Где бы развязка вдали ни вертелась,
Ток их широк и ленив.
Где бы решимости им поднабраться,
Как бы вольготностью им надышаться,
Как бы с наивностью им побрататься,
Чтобы опять одолеть
То ли стесненье, где некуда деться,
То ли смиренье, где впрок не согреться,
То ли томленье, где в тон не распеться,
Вырваться – и уцелеть?
С кем бы им там на пути ни якшаться,
Как бы о прожитом ни сокрушаться,
Где бы ни рушиться, ни возвышаться –
Нет им покоя, видать,
Ибо успели с раздольем вскружиться,
Ибо сумели с юдолью сдружиться,
С долей намаяться, с болью прижиться, –
Знать, по плечу благодать.
Дай же им, Боже, чтоб реже считались,
Больше ерошились, чаще скитались,
В дни переплавились, в годы впитались, –
В будущем, их ощутив
Где-то, насупясь, а всё же надеясь,
Что-то почуяв, что ждёт, разумеясь,
Кто-то изведает, высью овеясь,
Ясноголосый мотив.
1991
* * *
Откуда бы музыке взяться опять?
Оттуда, откуда всегда
Внезапно умеет она возникать –
Не часто, а так, иногда.
Откуда бы ей нисходить, объясни?
Не надо, я знаю и так
На рейде разбухшие эти огни
И якоря двойственный знак.
И кто мне подскажет, откуда плывёт,
Неся паруса на весу,
В сиянье и мраке оркестр или флот,
Прощальную славя красу?
Не надо подсказок, – я слишком знаком
С таким, что другим не дано, –
И снова с её колдовским языком
И речь, и судьба заодно.
Мы спаяны с нею – и вот на плаву,
Меж почвой и сферой небес,
Я воздух вдыхаю, которым живу,
В котором пока не исчез.
Я ветер глотаю, пропахший тоской,
И взор устремляю к луне, –
И все корабли из пучины морской
Поднимутся разом ко мне.
И все, кто воскресли в солёной тиши
И вышли наверх из кают,
Стоят и во имя бессмертной души
Безмолвную песню поют.
И песня растёт и врывается в грудь,
Значенья и смысла полна, –
И вот раскрывается давняя суть
Звучанья на все времена.
1991
* * *
Конечно же, это всерьёз –
Поскольку разлука не в силах
Решить неизбежный вопрос
О жизни, бушующей в жилах,
Поскольку страданью дано
Упрямиться слишком наивно,
Хоть прихоть известна давно
И горечь его неизбывна.
Конечно же, это для вас –
Дождя назревающий выдох
И вход в эту хмарь без прикрас,
И память о прежних обидах,
И холод из лет под хмельком,
Привычно скребущий по коже,
И всё, что застыло молчком,
Само на себе непохоже.
Конечно же, это разлад
Со смутой, готовящей, щерясь,
Для всех без разбора, подряд,
Подспудную морось и ересь,
Ещё бестолковей, верней –
Паскуднее той, предыдущей,
Гнетущей, как ржавь, без корней,
Уже никуда не ведущей.
Конечно же, это исход
Оттуда, из гиблого края,
Где пущены были в расход
Гуртом обитатели рая, –
Но тем, кто смогли уцелеть,
В невзгодах души не теряя,
Придётся намаяться впредь,
В ненастных огнях не сгорая.
1995
* * *
Ставшее достоверней
Всей этой жизни, что ли,
С музыкою вечерней
Вызванное из боли –
Так, невзначай, случайней
Чередованья света
С тенью, иных печальней, –
Кто нас простит за это?
Пусть отдавал смолою
Прошлого ров бездонный,
Колесованье злое
Шло в толчее вагонной, –
Жгло в слепоте оконной
И в тесноте вокзальной
То, что в тоске исконной
Было звездой опальной.
То-то исход недаром
Там назревал упрямо,
Где к золотым Стожарам
Вместо пустого храма,
Вырванные из мрака,
Шли мы когда-то скопом,
Словно дождавшись знака
Перед земным потопом.
Новым оплотом встанем
На берегу пустынном,
Песню вразброд не грянем,
Повременим с почином, –
Лишь поглядим с прищуром
На изобилье влаги
В дни, где под небом хмурым
Выцвели наши флаги.
1995
* * *
Для смутного времени – темень и хмарь,
Да с Фороса – ветер безносый, –
Опять самозванство на троне, как встарь,
Держава – у края откоса.
Поистине ржавой спирали виток
Бесовские силы замкнули, –
Мне речь уберечь бы да воли глоток,
Чтоб выжить в развале и гуле.
У бреда лица и названия нет –
Глядит осьмиглавым драконом
Из мыслимых всех и немыслимых бед,
Как язвой, пугает законом.
Никто мне не вправе указывать путь –
Дыханью не хватит ли боли?
И слово найду я, чтоб выразить суть
Эпохи своей и юдоли.
Чумацкого Шляха сивашскую соль
Не сыплет судьба надо мною –
И с тем, что живу я, считаться изволь,
Пусть всех обхожу стороною.
У нас обойтись невозможно без бурь –
Ну, кто там? – данайцы, нубийцы? –
А горлица кличет сквозь южную хмурь:
– Убийцы! Убийцы! Убийцы!
Ну, где вы, свидетели прежних обид,
Скитальцы, дельцы, остроумцы? –
А горлица плачет – и эхо летит:
– Безумцы! Безумцы! Безумцы!
Полынь собирайте гурьбой на холмах,
Зажжённые свечи несите, –
А горлица стонет – и слышно впотьмах:
– Спасите! Спасите! Спасите!
1991
* * *
Воображенья торжество
Да непомерные мученья,
Как бы на грани всепрощенья,
А рядом – рядом никого.
Покуда силятся сверчки
Пощаду вымолить у неба,
Я жду и всматриваюсь – все бы
Так миру были бы близки.
Когда бы все ловили так
Приметы каждого мгновенья,
В ночи оттачивая зренье,
Прозрел бы звук, звучал бы знак.
Не потому ли мне дана
Впрямую, только лишь от Бога,
Как небывалая подмога,
Душа – и чувствует она,
Как век, отшатываясь прочь,
Клубясь в сумятице агоний,
Зовёт, – и свечка меж ладоней
Горит, – и некому помочь,
Никто не может, ничего,
Что схоже с откликами, нету, –
И вот, в тоске по белу свету,
На ощупь ищешь ты его.
1991
* * *
Тирсы Вакховых спутников помню и я,
Все в плюще и листве виноградной, –
Прозревал я их там, где встречались друзья
В толчее коктебельской отрадной.
Что житуха нескладная – ладно, потом,
На досуге авось разберёмся,
Вывих духа тугим перевяжем жгутом,
Помолчим или вдруг рассмеёмся.
Это позже – рассеемся по миру вдрызг,
Позабудем обиды и дружбы,
На солёном ветру, среди хлещущих брызг,
Отстоим свои долгие службы.
Это позже – то смерти пойдут косяком,
То увечья, а то и забвенье,
Это позже – эпоха сухим костяком
Потеснит и смутит вдохновенье.
А пока что – нам выпала радость одна,
Небывалое выдалось лето, –
Пьём до дна мы – и музыка наша хмельна
Там, где песенка общая спета.
И не чуем, что рядом – печали гуртом,
И не видим, хоть, вроде, пытливы,
Как отчётливо всё, что случится потом,
Отражает зерцало залива.
1991
* * *
Багровый, неистовый жар,
Прощальный костёр отрешенья
От зол небывалых, от чар,
Дарованных нам в утешенье,
Не круг, но расплавленный шар,
Безумное солнцестоянье,
Воскресший из пламени дар,
Не гаснущий свет расставанья.
Так что же мне делать, скажи,
С душою, с избытком горенья,
Покуда смутны рубежи,
И листья – во влажном струенье?
На память ли узел вяжи,
Сощурясь в отважном сиянье,
Бреди ль от межи до межи,
Но дальше – уже покаянье.
Так что же мне, брат, совершить
Во славу, скорей – во спасенье,
Эпох, где нельзя не грешить,
Где выжить – сплошное везенье,
Где дух не дано заглушить
Властям, чей удел – угасанье,
Где нечего прах ворошить,
Светил ощущая касанье?
1992
* * *
Те же на сердце думы легли,
Что когда-то мне тяжестью были, –
Та же дымка над морем вдали,
Сквозь которую лебеди плыли,
Тот же запах знакомый у свай,
Водянистый, смолистый, солёный,
Да медузьих рассеянных стай
Шевеленье в пучине зелёной.
Отрешённее нынче смотрю
На привычные марта приметы –
Узкий месяц, ведущий зарю
Вдоль стареющего парапета,
Острый локоть причала, наплыв
Полоумного, шумного вала
На событья, чтоб, россыпью скрыв,
Что-то выбрать, как прежде бывало.
Положись-ка теперь на меня –
Молчаливее вряд ли найдёшь ты
Среди тех, кто в течение дня
Тратят зренья последние кошты,
Сыплют в бездну горстями словес,
Топчут слуха пустынные дали,
Чтобы глины вулканный замес
Был во всём, что твердит о печали.
Тронь, пожалуй, такую струну,
Чтоб звучаньем её мне напиться,
Встань вон там, где, встречая весну,
Хочет сердце дождём окропиться,
Вынь когда-нибудь белый платок,
Чтобы всем помахать на прощанье,
Чтоб увидеть седой завиток
Цепенеющего обещанья.
1992
* * *
Разметало вокруг огоньки лепестков
Что-то властное – зря ли таилось
Там, где след исчезал посреди пустяков
И несметное что-то роилось?
То ли куст мне шипами впивается в грудь,
То ли память иглою калёной
Тянет нить за собой – но со мною побудь
Молодою и страстно влюблённой.
Как мне слово теперь о минувшем сказать,
Если встарь оно было не праздным?
Как мне узел смолёный суметь развязать,
Если связан он с чем-то опасным?
Не зови ты меня – я и рад бы уйти,
Но куда мне срываться отсюда,
Если, как ни крути, но встаёт на пути
Сентября молчаливое чудо?
Потому-то и медлит всё то, что цветёт,
С увяданьем, сулящим невзгоды, –
И горит в лепестках, и упрямо ведёт
В некий рай, под воздушные своды.
Лепестки эти вряд ли потом соберу
Там, где правит житейская проза – –
Бог с тобой, моя радость! – расти на ветру,
Киммерийская чёрная роза.
1994
* * *
Страны разрушенной смятенные сыны,
Зачем вы стонете ночами,
Томимы призраками смутными войны,
С недогоревшими свечами
Уже входящие в немыслимый провал,
В такую бездну роковую,
Где чудом выживший, по счастью, не бывал, –
А ныне, в пору грозовую,
Она заманивает вас к себе, зовёт
Нутром распахнутым, предвестием обманным
Приюта странного, где спящий проплывёт
В челне отринутом по заводям туманным –
И нет ни встреч ему, ни редких огоньков,
Ни плеска лёгкого под вёслами тугими
Волны, направившейся к берегу, – таков
Сей путь, где вряд ли спросят имя,
Окликнут нехотя, устало приведут
К давно желанному ночлегу,
К теплу неловкому, – кого, скажите, ждут
Там, где раздолье только снегу,
Где только холоду бродить не привыкать
Да пустоту ловить рыбацкой рваной сетью,
Где на руинах лиху потакать
Негоже уходящему столетью?
1993
* * *
День к хандре незаметно привык,
В доме слишком просторно, –
Дерева, разветвясь непокорно,
Не срываясь на крик,
Издают остывающий звук,
Что-то вроде напева,
Наклоняясь то вправо, то влево
Вслед за ветром – и вдруг
Заслоняясь листвой
От неряшливой мороси, рея
Как во сне – и мгновенно старея,
Примирённо качнув головой.
Так и хочется встать
На котурнах простора,
Отодвинуть нависшую штору,
Второпях пролистать
Чью-то книгу – не всё ли равно,
Чью конкретно? – звучанье валторны,
Как всегда, непритворно,
Проникает в окно,
Разойдясь по низам,
Заполняет округу
Наподобье недуга –
И смотреть непривычно глазам
На небрежную мглу,
На прибрежную эту пустыню,
Где и ты поселился отныне,
Где игла на полу
Завалялась, блеснув остриём
И ушко подставляя
Для невидимой нити – такая
Прошивает, скользя, окоём,
С узелками примет
Оставляя лоскут недошитым,
Чтоб от взглядов не скрытым
Был пробел – а за ним и просвет.
1994
* * *
Призрак прошлого к дому бредёт,
Никуда не торопится,
Подойдёт – никого не найдёт,
Но такое накопится
В тайниках незаметных души,
Что куда ему, дошлому,
Торопиться! – и ты не спеши,
Доверяющий прошлому.
Отзвук прошлого в стёклах застрял
За оконною рамою –
Словно кто-нибудь за руки взял
Что-то близкое самое,
Словно где-нибудь вспыхнуло вдруг
Что-то самое дальнее,
Но открыться ему недосуг, –
Вот и смотришь печальнее.
Лишь озябнешь да смотришь вокруг –
Что за место пустынное?
Что за свет, уходящий на юг,
Приходящий с повинною,
Согревающий вроде бы здесь
Что-то слишком знакомое,
Был утрачен – да всё же не весь,
Точно счастье искомое?
Значит, радость вернётся к тебе,
Впечатления чествуя,
С тем, что выпало, брат, по судьбе,
Неизменно соседствуя,
С тем, что выпадет некогда, с тем,
Что когда-нибудь сбудется, –
И не то чтобы, скажем, Эдем,
Но подобное чудится.
1996
* * *
От заботы великой твоей
О таких вот усталых
Сочинителях книг запоздалых
О слетевших с ветвей,
Индевеющих листьях, о тех
Улетающих к югу пернатых,
Что в лесных обитали пенатах
И напелись за всех,
О таком, что потом
Непременно напомнит о прошлом,
От которого жарко подошвам
На ковре золотом,
Пересыпанном зернью росы,
Зачернённом дождями,
Там, где ржавыми вбиты гвоздями
Дорогие блаженства часы,
От заботы о том,
Что томит меня ночью туманной,
Что аукнется тьмой безымянной,
Перевяжет жгутом
Что-то нужное сердцу – а там
Переменит пластинку,
Что тревожит меня под сурдинку,
Что идёт по пятам,
Как-то зябко становится вдруг,
Чаровница-погодка, –
Воровская ли ветра походка
И луны ведовской полукруг
В запотелом окне
Навевают под утро такое, –
Но стоишь, позабыв о покое,
От людей в стороне.
1996
* * *
Шум дождя мне ближе иногда
Слов людских – мы слушать их устали, –
Падай с неба, светлая вода,
Прямо в душу, полную печали!
Грохнись в ноги музыке земной,
Бей тревогу в поисках истока, –
Тем, что жизнь проходит стороной,
Мы и так обмануты жестоко.
Падай с неба, память о былом,
Припадай к траве преображённой,
Чтоб не бить грядущему челом
Посреди страны полусожжённой.
Лейся в чашу, терпкое вино,
Золотое марево утраты, –
Мне и так достаточно давно
Слёз и крови, пролитых когда-то.
Где-то там, за гранью тишины,
Есть земля, согретая до срока
Тем, что ждать мы впредь обречены –
Ясным светом с юга и с востока.
Не томи избытком доброты,
Не пугай внимания нехваткой, –
В том, что явь не пара для мечты,
Важен привкус – горький, а не сладкий.
Потому и ратуй о родном,
Пробивай к неведомому лазы,
Чтоб в листве, шумящей за окном,
Исчезали века метастазы.
Может, весть извне перелилась
Прямо в сердце, сжатое трудами?
Дождь пришёл – и песня родилась,
Чтобы стать легендою с годами.
1996
* * *
Где в хмельном отрешении пристальны
Дальнозоркие сны,
Что служить возвышению призваны
Близорукой весны,
В обнищанье дождя бесприютного,
В искушенье пустом
Обещаньями времени смутного,
В темноте за мостом,
В предвкушении мига заветного,
В коем – радость и весть,
И петушьего крика победного –
Только странность и есть.
С фистулою пичужьею, с присвистом,
С хрипотцой у иных,
С остроклювым взъерошенным диспутом
Из гнездовий сплошных,
С перекличкою чуткою, цепкою,
Где никто не молчит,
С круговою порукою крепкою,
Что растёт и звучит,
С отворённою кем-нибудь рамою,
С невозвратностью лет
Начинается главное самое –
Пробуждается свет.
Утешенья мне нынче дождаться бы
От кого-нибудь вдруг,
С кем-то сызнова мне повидаться бы,
Оглядеться вокруг,
Приподняться бы, что ли, да ринуться
В невозвратность и высь,
Встрепенуться и с места бы вскинуться
Сквозь авось да кабысь,
Настоять на своём, насобачиться
Обходиться без слёз,
Но душа моя что-то артачится –
Не к земле ль я прирос?
Поросло моё прошлое, братие,
Забытьём да быльём,
И на битву не выведу рати я
Со зверьём да жульём,
Но укроюсь и всё-таки выстою
В глухомани степной,
Словно предки с их верою чистою,
Вместе с речью родной,
Сберегу я родство своё кровное
С тем, что здесь и везде,
С правотою любви безусловною –
При свече и звезде.
1997
* * *
Гляди-ка в оба, да не сглазь –
Из озарений, из наитий
Она возникла, эта связь, –
Не задевай узлов да нитей.
Из бездны гибельной уйдя,
Она скрепит края столетий –
И только в трепете дождя
Её почует кто-то третий.
Не то сквозь сон она прошла,
Набухнув жилкою височной,
Не то скользнула, как игла,
В укрытье памяти бессрочной.
Песочной струйкою шурша,
Проникла в логово забвенья –
И вот, отвагою дыша,
Судеб распутывает звенья.
Водой проточною струясь,
Она размыла средостенья
И вышла, больше не таясь,
На свет, и с нею – обретенья.
За тканью времени живой
Растенья вздрогнут и воспрянут –
И вскинут вдруг над головой
Свой мир, и ждать не перестанут.
И то и дело, как ни строй
Воздушных замков очертанья,
В единый миг пчелиный рой
Сгустит былые испытанья.
И ты узнал их, видит Бог,
И вновь лицо твоё открыто, –
Они грядущего залог
И настоящего защита.
1998
* * *
Как в годы нашествий, шуршат
Листвою сухою
Деревья – и всё ж не спешат
К хандре, к непокою,
К зиме, что прийти навсегда
Хотела бы снова,
И даже незнамо куда,
Порукою – слово.
Так что же останется здесь?
Журчание струек
Сквозь жар, обезвоженный весь,
Да ворох чешуек
В пыли, у подножья холма,
Да взгляды хозяек,
Да ветер, сводящий с ума,
Да возгласы чаек?
И что же грядёт впереди –
Безлюдье, глухое
К тому, что теснится в груди,
Что есть под рукою,
Что смотрит из каждого дня,
Томясь на безрыбье,
Входя в сердцевину огня
Гремучею сыпью?
И всё же не надо вздыхать
О том, что пропало, –
Ему не впервой полыхать,
Звучать как попало,
Вставать, наклонясь тяжело,
Быть сердцу по нраву, –
Оно никуда не ушло,
Как звёздная слава.
1998
* * *
Мне знать о том сегодня не дано,
Кто книгу эту в будущем откроет,
Кто душу несговорчиво настроит
На то, что было слишком уж давно.
Подобие воздушного моста
Протянется незримо между нами –
И с новыми сомкнутся временами
Слова мои – наверно, неспроста.
Ну, здравствуй, здравствуй, – сердце отвори
Навстречу лихолетью и печали,
Где речь мою впотьмах не замечали,
Хотя она светилась изнутри.
Прислушайся к дыханию в ночи,
Вглядись туда, где больше, чем у прочих,
Кипело чувств, до шума не охочих, –
Пойми и помни, помни и молчи.
И незачем, пожалуй, объяснять,
Чего когда-то стоило всё это –
Весь этот мир, где таинства и света
Довольно, чтоб вселенную обнять.
И, светом этим издали ведом
И таинства почувствовав биенье,
Ты сам придёшь ко мне хоть на мгновенье
Сюда, где дух мой жив и прочен дом.
1992